Заявка от Mena Elmebrigge,
29 лет, программист, resident

Иногда в именах — судьба
Tracy Elmebrigge || Трейси Элмбридж.
Оба варианта написания — через «е» и через «э» — имеют место быть. Прошу обратить внимание на то, что Трейси — не усечённый вариант Терезы и не искажение Патрисии, а вполне себе полноценное имя.
Сей вариант окончателен и смене не подлежит.

Сегодня мы моложе, чем когда-либо будем
24 года плюс-минус; если пожелаете сделать девочку старше или моложе, обращайтесь, подискутируем.

В этом мире каждый должен чем-то заниматься
Студентка, направление — на ваш выбор с учётом одного важного «но»: мышление у Трейс отнюдь не математическое, от наук точных и технических она в ужасе шарахается; следует также учесть, что по складу характера наша героиня едва ли выберет профессию, сопряжённую с тяжёлым физическим трудом. Для затравки могу предложить дизайнерский факультет или же факультет журналистики.
Вуз — американский, номер курса оставляю на ваше усмотрение (однако, если вы решите оставить её двадцатичетырёхлетней, логично предположить, что она вот-вот должна окончить образование). Ныне же девушка пребывает в академическом отпуске.

Если судить по виду, преступников не было бы вовсе
Предлагаемая внешность: Alexa Chung — на мой взгляд, попадание в точку. Нехотя, но всё же обсуждаемо.

Люди рассказывают о себе, но мы это игнорируем, потому что хотим, чтобы они были такими, как нам нужно
Биографическая справка:
Christi Elmebrigge, nee Dedreux || Кристи Элмбридж, в девичестве Дедрё — мать, американка французского происхождения; домохозяйка.
Sean Elmebrigge || Шон Элмбридж — отец, коренной американец; член совета директоров банка.

Я не могу объяснить, что неопределённость делает с человеческой душой, но знаю точно, что это сводит с ума.

Постоянные звонки, регулярный обмен email-сообщениями, трёп ни о чём и дружеское подначивание, так свойственное сёстрам, умудрившимся не разругаться в прах ещё в самом детстве — Мена не забывает о Трейс и полагает, наивная, что родная душа для неё словно открытая книга. И ошибается. Проницательный взгляд, несомненно, различит в младшей Элмбридж натуру неоднородную, лишённую изначальной целостности, но глаза Мены надёжно закрыты шорами кровных уз и сердечной приязни — до поры до времени.
Жизнь со строгой матерью, помешанной на ощущении причастности к элите, и отцом, не проявляющим и толики родительского внимания, с ранних лет приучила Трейси к праздной маске, кою та носит не снимая: приветливая улыбка и озорной прищур, лёгкость в общении и неиссякаемый запас доброжелательности, врождённая женственность вкупе с внешней привлекательностью — вот что составляет первый, зримый слой личности девушки. Трейс совершила ряд необходимых для взросления эволюций, проскочив за ненадобностью пресловутый переходный период; из покладистой малышки в нарядных платьицах она вовремя превратилась сперва в прилежную ученицу — к сожалению, не блестяще успевающую, поскольку науки точные юной леди не давались с самого начала обучения — затем — в красивую и перспективную девушку, студентку вуза, считающегося одним из лучших по этому направлению; путь, который прошла наша героиня, напрочь лишён резких перепадов и неожиданных поворотов. В своё время она начала встречаться с мальчиками, все как один — из хороших семей, все как один — вежливы, чисты и спортивны; в своё время она обзавелась женихом, неким Брюсом, появление которого привело бы в восторг даже самую капризную и требовательную мать. И всё у Трейс словно по графику, по расписанию, она не опережала развитие и ни на шаг от него не отставала, не было в её прошлом ни одного момента, когда бы будущее девочки могло вызвать опасение, и сейчас дальнейшая жизнь Трейси видится исключительно благополучной, ровной и гладкой, наполненной всеми радостями бытия, что доступны юным американкам её круга общения.
Тем хуже, поскольку именно благополучие и безмятежность наиболее досаждают сей деве.

Слишком рано она озаботилась о том впечатлении, что производит на окружающих, слишком рано и рьяно принялась потакать сперва матери, затем — подругам в том, что называется хорошим тоном. Став зависимой от чужих мнений, Трейси потеряла изрядную долю самодостаточности, впустив в свои мысли неизменную заботу о собственной хорошей репутации, лишила себя всяческой жизненной пикантности.
«Какая странная эта Лесли, бегает и лазает по деревьям, ну как мальчишка!» — говорили товарки, и Трейс соглашалась с ними и спешила на танцы вместо того, чтобы переобуться в кроссовки и погонять мяч на заднем дворе вместе с Меной, даром что футбол или просто догонялки привлекали её куда как больше.
«Какая неряшливая эта Нора, всю блузку красками измазала», — цедила Кристи, наблюдая, как осыпанная разноцветными брызгами, растрёпанная и бесконечно счастливая девочка возилась у низенького, под ребёнка настроенного мольберта, создавая пейзаж за пейзажем; и Трейси соглашалась с мамой и внимательно следила за чистотой своей одежды, в то время как плоды её усилий на уроках рисования становились всё скучнее, суше и безыскуснее. «Кто смотрит эту фэн-та-зи?» — недоумевала лучшая подруга, окидывая огромный постер, рекламирующий новый фильм в обозначенном жанре, презрительным взглядом. — «Чушь для маленьких мальчиков. Пойдём лучше на то кино с Сарой Джессикой Паркер?». И Трейс покупала билет и не сводила взгляд с экрана, убеждённая, что ничего лучше в Голливуде и снять не могли, в то же время зачитываясь книгами Джона Толкиена, Джорджа Мартина, Раймонда Фэйста, Нила Геймана и его тёзки Нила Стивенсона… Всех авторов и не перечислить; фантастика влекла Трейси, фантастика будоражила её от природы буйное и смелое воображение, и юная американка шагала вслед за героями по горным тропам, спускалась на дно океана, путешествовала на верблюдах и волках, и каждое пережитое книжное приключение, стоит признать, оказывалось куда интереснее её настоящей жизни. Увы, не нашлось ни единого существа, готового разделить с Трейс её восторги.
С готовностью втискиваясь в рамки пай-девочки, не позволяя себе ни на йоту отклониться от намеченного родительницей курса, она слишком рано вступила в борьбу за власть — не ту, что обретается на политической арене, но ту, что хорошие девчонки могут прибрать к рукам: установление гегемонии в школе, колледже и университете, интерес со стороны самых привлекательных парней, тщательно продуманные консолидации, где каждый участник стремится максимизировать личную пользу; всё это Трейси давно перепробовала, одобрила и приняла на вооружение. Ей хватило ума и наблюдательности, чтобы осознать, что задиры и зазнайки редко заслуживают всеобщее одобрение; она выбрала иную, подсмотренную у матери тактику — знакомства. Трейс не наглела, не опускалась до угроз и насмешек — нет, её козырем были ласковые улыбки и неизменная расположенность к собеседнику; сама того не зная, она пользовалась методикой небезызвестного Карнеги и, стоит признать, достигла определённого успеха. В числе её друзей числились и уверенные в себе дети успешных родителей, и забитые «знайки», внезапно получившие нежного друга вместо очередного обидчика; о, Трейси знала, с кем стоит водиться, с кем же — определённо нет. Она завидно преуспела в подобных аккомодациях, однако потерпела первое серьёзное поражение в выпускном классе, когда не сумела не то что пробиться в школьные королевы, но даже попасть в выборочный бюллетень — того страстно хотела Кристи и, следовательно, Трейс. Младшей Элмбридж уже тогда присущ был определённый эгоизм, и вину за неудачу она поспешила возложить на сестру: ещё бы, кто же выберет царицей бала родственницу несимпатичной и нелюдимой Мены?

Трейси продолжила свой путь, с каждым шагом всё дальше и дальше уходя в чистейшую катахрезу: жажда приключений и перемен, болезненная зависимость от чужого мнения и гипертрофированное стремление таки перетянуть на себя метафорическое одеяло образовывали внутри неё бурлящее месиво горячих страстей — и порой саму девушку ошпаривало их кипятком. Ввиду отсутствия более-менее прочного духовного фундамента она не могла апеллировать к строгой морали и общественному, гражданскому или ещё какому-либо долгу; по кирпичику выстраивая своё благополучие, она понятия не имела, что с оным делать, тяготилась им всё сильнее, пока — а дело происходило уже в университете — не нашла в себе сил признать: вовсе не того она хочет, не той спокойной, тягучей, как патока, сытости и благости. Поставленная перед выбором, сохранить ли текущее положение дел или отмахнуться от всего и разбередить существование по-настоящему её интересующими вещами, Трейс впервые всерьёз задумалась о будущем — и не нашла ничего для себя утешительного. Прекрасно осознавая, что с Брюсом в качестве спутника жизни она приобретёт статус почтенной дамы с детьми и весом в обществе — а в глазах Трейси подобные регалии стремительно обесценивались, в то время как нарастала потребность в смене обстановки — лишь к последнему курсу она сумела сделать не окончательный, временный, но выбор. Логика девушки оказалась проста как число два: взять академический отпуск да метнуться в чужую страну, проверить себя на прочность, повидать мир и поразмыслить на досуге, к чему она стремится в действительности; а ежели ей не по вкусу придётся свобода, всегда можно вернуться.
«Запоздалый переходный возраст», — недовольно повторяла ничего так и не понявшая из объяснений дочери Кристи, мысленно добавляя, что это лишь дурное влияние Мены и ничего более.
«Зачем это тебе?» — вопрошал ничего так и не понявший из объяснений невесты Брюс. Намерения его прозрачней стаявшей воды: жаждет он прочного брака, нескольких похожих на него шалопаев и жены, способной представить семью в обществе в самом выгодном свете.
Пусковым крючком стала находка в рабочем кабинете Шона. Изнывавшая от женского любопытства Трейс, вбившая себе в голову обязательно найти завещание — совершенно упуская из виду, что оное в доме может и не храниться — устроила ревизию отцовским документам, но нашла не искомое, а банковские сводки. Она, безусловно, малосведуща в подобном, однако увиденное и изученное говорило достаточно красноречиво: на счёте Элмбриджей не так уж и много. Вернее, катастрофически мало. Более того, дурные предчувствия, заглянувшие к Трейси на огонёк, недвусмысленно заявили о банкротстве. Она и помыслить не могла поднять тему на так называемом семейном собрании — в её случае этот поступок тождественен признанию вины хотя бы за вмешательство в чужие дела, а избегать малейшей ответственности и поддерживать свою репутацию безукоризненно чистой слишком прочно вошло у неё в привычку. Понимая, что при подобном раскладе на наследство она может не надеяться — если она правильно растолковала увиденное, однако уточнить Трейс возможности не имела — юная дева задалась закономерным вопросом: на что ей, собственно, существовать, если уж выбирать жизнь на самообеспечении? Взволнованная, более того — перепуганная вопросами, ответы на которые ей неведомы, студентка решила взять тайм-стоп и отправиться в свободное плавание; однако уже сложившегося сумбура ей оказалось более чем достаточно, и перейти на полную автономию она так и не дерзнула. В конечном итоге Лондон стал её новым прибежищем — Лондон, где всегда под рукой взрослая и самостоятельная Мена, которая окажет помочь по малейшему зову. В этом Трейс ещё предстоит разочароваться.

Трейси заявится к старшей с внезапностью, свойственной многим бунтующим подросткам. Ей хватит смелости поругаться с матерью и едва не порвать с Брюсом; поскольку бюджет девицы оставляет желать лучшего, она охотно примет предложение Мены и с комфортом расположится в съёмной квартире в неком элитном жилом комплексе; принесёт в карманах и складках одежды новые проблемы, решать которые придётся им обеим совместными усилиями — если одна из них раньше срока не опустит руки. Не умеющая принимать серьёзных решений и справляться с настоящими трудностями, радикально настроенная по отношению к малейшей для себя выгоде, не желающая более опутывать себя кандалами каких бы то ни было правил, Трейс откроет сестрице одну нелицеприятную истину: та пай-девочка, что видела Мена на протяжении стольких лет, суть муляж и фикция, за которой уютно расположилась персона себялюбивая и ни на что стоящее неспособная. Женщина, что не умеет выбрать между юношеской мечтой и тщательно выглаженной реальностью; женщина, что всё отдаст за деньги, лишь бы их хватило с лихвой до конца её жизни; девочка, запутавшаяся в себе настолько, что не в силах отличить ценности от подделки, слишком долго находящаяся в подвешенном состоянии и растерявшая остатки рассудительности. Под гнетом новой и непривычной ответственности их и без того непрочная дружба треснет по швам, и то, что виделось старшей симбиозом, окончательно трансформируется в паразитизм. Через нестойкую младшую «химеровская» воля доберётся и до Мены, и не факт, что души наших героинь останутся при них, зато приключений — их Трейси получит в избытке.

Незначительные детали обычно важнее всего
Амплуа, избранное Трейс, подразумевает чуткость и отзывчивость, но, увы, в эмоциональном плане она слепец — обуреваемая и управляемая одними только собственными страстями, она совершенно не воспринимает чувства других людей, не умеет переносить их горести, тревоги и мотивы на себя, а потому сопереживание для неё суть пустой звук. Более того, её бесконечно раздражает роль жилетки, в которую можно при случае выплакаться, поскольку, кроме нескольких сочувствующих фраз, девушка едва ли выдаст что-либо существенное. Чёрствости ей, в самом деле, не отбавлять.
Как и сестра, аллергик, причём, если в случае Мены дело ограничивается болезненной сыпью и дурнотой, с Трейси всё обстоит куда хуже: какао, арахис и мёд вызывают у неё сильные отёки, сопровождающиеся зудом кожные воспаления, резкие скачки температуры. Кроме того, девушка склонна к так называемой холодовой аллергии, однако благодаря профилактике (перчатки и шарф в холодное время года, повышенное внимание к коже лица и рук в периоды морозов) до сих пор Трейси удавалось избежать сей неприятности.
Обладает на диво хорошим зрением и, будучи в хорошей форме, читает все одиннадцать строк таблицы Снеллена с одного расстояния.
При всём уважении, Трейс не могла переехать в Лондон раньше последних чисел февраля 2014-го года.

Отредактировано таис афинская (2014-09-15 20:50:49)

Заявка от Austra Gerhardt

The paint doesn’t move the way the light reflects, so what’s there to be faithful to? I am faithful
to you, darling. I say it to the paint. The bird floats in the unfinished sky with nothing to hold it.
The man stands, the day shines. His insides and his outsides kept apart with an imaginary line —
thick and rude and imaginary because there is no separation, fallacy of the local body, paint
on paint. I have my body and you have yours.
Иногда в именах — судьба
Riccardo // Риккардо. Ответственность выбора фамилии перекладываю на Ваши плечи (далее беру Manfredi // Манфреди, но это опцинально), имя смене не подлежит.

Сегодня мы моложе, чем когда-либо будем
36—40 лет.

В этом мире каждый должен чем-то заниматься
Музыкант, бездельник, кутёжник, головотяп-навыворот, денди франтовского розлива, воспеватель подворотен и прочих сомнительностей. Ровно отпиленная половина minimal wave дуэта «denial, veronica» и shoegaze / darkwave проекта «die nacht+stadt».

Если судить по виду, преступников не было бы вовсе
Предлагаемая внешность: Alessio Boni: [x], [x], [x]. В образе, прости господи, одиозного де Винтера из экранизации богомерзкой Ребекки 2008-ого года (Rebecca, la prima moglie) — низкий поклон потенциальному игроку, если таковой отыщется, ибо сей товарищ изначально планировался и является источником моего бесконечного вдохновения для Риккардо. Смене не подлежит, с графикой проблем не возникнет.

Люди рассказывают о себе, но мы это игнорируем, потому что хотим, чтобы они были такими, как нам нужно
Этому итальянскому мерзавцу отведено довольно-таки внушительное место в анкете Аушры, где все основные моменты описаны:

маршрут четвёртый: риккардо — 25i-nbome [неаполь] оправдывая выбор следующего пункта назначения, герхардт делает сосредоточенное лицо и в сотый раз въедается взглядом в картину брюллова. вереница спутанных дат и разъездов начинает надоедать, суматоха мельтешения приедается, потому аушра решает ненадолго успокоиться и посвятить несколько недель неспешным исследованиям неаполя. незнакомца из парка зовут риккардо; риккардо говорит с дьявольски очаровательным акцентом и строит потрясающе постную мину, не забывая каждый час напоминать о том, до чего же скучен город. в другие времена подобная настойчивость вызвала бы раздражение спустя полдня, но герхардт не может отделаться от ощущения значимости разговора: она тычет пальцем в небо, называя любую вещь, а итальянец проговаривает её мысли слово в слово. падкая на подобные соблазны аушра в том же ключе проводит неделю за неделей, вникая во всяческие нюансы и с каждой минутой всё больше втягиваясь в то, что самонадеянно хочется назвать «синхронизацией». предпочтений, интересов, взглядов, мировоззрений — всё до отвращения схоже; ни единого разлада, ни единого крючка конфронтации, за который можно было бы зацепиться. азотный бом далеко не лучший выбор для страждущих эмпатии, но цель была совершенно иной. пожалуй, это вещество из всех испробованных — самое удивительное; все слова — первосуть — раскладываются на отдельные составляющие, мысли упорядочены в полнейшей бессмыслице и осознанности. необходимость в проговаривании для достижения понимания кажется пошлой и мерзкой, все части речи испортились за ненадобностью. музыку становится невозможно слушать, тело хочется привязать к кушетке. не скучно. маршрут пятый: последний. герхардт обращается к риккардо с грандиозным предложением: отправиться в великобританию, предварительно обеспокоившись доказательством экономической независимости. первая решает спрыгнуть в ближайшем будущем с крючка иждивения (но не раньше, чем через три месяца), второй может похвастаться большей ответственностью и самостоятельностью. они надолго запираются в однокомнатной убитой квартирке, записывая материал для очередного «несомненно гениального» андерграундного релиза, выудив на ebay roland juno-106 и (связи, связи!) minimoog voyager. аушра хрипловатым голосом зачитывает нараспев собственноручно сочинённые тексты, больше похожие на аккумулятивные гиперссылки ко всему прочитанному, увиденному и пережитому; для сведущих в философии xx-ого века на десяти кассетах имеется полемический спор с риккардо. герхард зовёт это «записью счастья» и грозится разослать ещё не нажитым неприятелям. тернистый путь музыкальной карьеры в выбранном жанре — скорее нехоженая дорожка — сплошь и рядом в сорняках «осквернителей электронной музыки». любящая раздавать всему категоричные оценки аушра мало кого признаёт из современных исполнителей, ограничиваясь отдельными компиляциями с никому не известных лейблов. стоит сказать, что minimal wave сам по себе мало кому интересен; это они и используют в своих целях. начинается всё с посещения современных подобий рейвов, прощупывания почвы и нужных знакомств. спустя буквально месяц стабильного вращения в определённых кругах герхардт, любезно поделившись самой прекрасной из кислот, вкрадчиво беседует с парочкой диджеев насчёт имеющейся записи. схема проста: они ставят и наблюдают за реакцией. местным контингентом треки воспринимаются более чем положительно, потому спустя некоторое время новосозданный дуэт «denial, veronica» впервые выступает на сцене одного из заведений, вмещающих не больше 40 человек за раз. всё попеременно скатывается в чистейшей воды импровизацию, не встретившую той же поддержки, что и прежде записанные треки; риккардо мысленно делает соответствующую пометку. в течение года работая над новым материалом, совершенствуя старый и выступая во многих заведениях схожего толка, они записывают первый полноценный альбом, минуя стадии ep и lp. лейбл с немудрёным названием «minimal wave» после недолгих переговоров заключает дуэт в свои объятия. радость успеха отравляет лишь перфекционизм аушры, которой проделанный труд всегда кажется недостаточным, какими бы ни были отзывы редких критиков и просто ценителей. принято считать, что дебют зачастую качественно лучше последующих работ; в герхардт же недобрым огнём горит стремление превзойти собственные ожидания. она мечется от одного стилевого направления к другому, раздаёт риккардо словесные (и не только) оплеухи и впадает в апатично-невротичное состояние перманентного сочинительства. последующему релизу до концептуальности далеко: шесть песен, на первый взгляд, не объединены ни смыслом, ни содержанием; подобной цели и не ставилось, но аушре и без того всё кажется неправильным. всё свободное время (читать: всё) она посвящает различным экспериментам со звуком; часы сна стремительно сокращаются, равно как и любая социальная активность. иногда ей кажется — вот оно, нащупала край путеводной нити, надо лишь потянуть на себя; но остаётся всё лишь мишурой и постоянным, непрерывным недовольством. герхардт и знать не знает о том, каково «творить под влиянием вдохновения», сам процесс создания чего-либо представляется ей мучительным и тернистым, а пресловутое «вдохновение» — лишь глупым условием, которым любят пользоваться отдельные люди. периодически (раз в месяц) они выбираются на выступления в отдельных клубах, где едва ли не каждый посетитель с ними знаком. к тому моменту уже берил начинает раздражать подобная замкнутость круга общения, но свои надежды она устремляет в будущее — туда, где довольна отобранным для второго альбома материалом. и оно наступает спустя ещё несколько месяцев. риккардо, обеспокоенный поведением и состоянием аушры, решает: что-то пора кардинально менять. воспользовавшись её кратким перерывом в постоянных поисках недостижимого идеала (вышедший всё на том же лейбле релиз собирает один восторженный отклик за другим, о них пишет pitchfork, сети знакомств начинают разрастаться и их приглашают в тур), он всеми возможными способами отвлекает её от мыслей о работе. на первых порах это удаётся идеально, рецепт простейший: любовь к быстрой перемене мест в герхардт никуда не делась. они оживлённо возвращаются в лондон, но стоит девушке переступить порог квартиры, как раздаётся привычное «что же, после всего не грех и записать что-то новое». риккардо разочарованно стонет и впервые принимает решение за двоих — переезд. маршрут новейший: «химера» — праздность — беспорядок. аушра доверяет все организационные заботы итальянцу, беспечно уронив себя в океан тоски по временам «подлинной производительности»; без особого интереса она сталкивается с переездом в совершенно другой район и другую квартиру. если для риккардо проживание в «химере» является своеобразным свидетельством их определённого успеха, то герхардт лишь настойчиво твердит «главное — не останавливаться на достигнутом, мы вообще ничего не сделали». детское упрямство не даёт покоя, возможности уступить иным мотивам, на любые замечания об образе жизни берил лишь мотает головой и закусывает губу. аушра доверяет итальянцу вообще всё: она пребывает в полнейшей изоляции от самостоятельности и всего находящегося за пределами её интересов. с каждым днём она чувствует приходящее равнодушие к нынешнему проекту, обратившись к другому жанру. риккардо, хвала богам, и на гитаре игрец, потому потворствует внезапно изменившимся предпочтениям, позволяя девушке всем заправлять и неся исключительно реализаторскую функцию. понемногу нездоровая одержимость отходит на второй план, изменившееся звучание настраивает на иной лад, и распорядок жизни вслед за долгими гитарными риффами лениво замедляется. герхардт неспешно записывает материал для нового проекта и из любопытства устраивается продавцом-консультантом в ночном книжном магазине; работа кажется в забавном смысле романтичной. посетителей бывает немного, но аушра всё равно проворачивает старый трюк: вкладывает в интересные ей книги записки с номером и приглашением позвонить. никто не звонил пока что, но она уверена: обязательно явится кто-то занятный; пока же довольствуется проведёнными в одиночестве часами за книгами и музыкой.

Риккардо щурится — после кромешной темноты, обустроенной в комнатах Аушрой, лампочный накал ванной кажется невозможно ярким. Волосы на голове переплелись тонкими корнями; на Манфреди рубашка второго дня свежести и парочка новых морщин над правым уголком рта. Поверхность портсигара при соприкосновении с короткими ногтями жалобно скулит и выдаёт глухой ритм ночесочинённой песни; итальянец зажимает в ладони треснувший бокал и деловито разглядывает утопленное в шампанском (боги, что здесь делает эта мерзость?) отражение. Риккардо терзает ворот рубашки, сверкающей виридианом, и завязывает галстук виндзорским узлом; Манфреди — франтовитая выправка и стать, извечная боеготовность к приходу британской королевы на послеобеденный чай. Риккардо — полная противоположность Аушре: где у второй вогнутая смятость, у первого идеально ровная поверхность. Он принципиален, брезглив, ставит перфекционизм во главу угла и извращённо рад подобному со стороны Аушры. Основное их различие — знание меры.
Риккардо неспешно перебирает ногами асфальт повечеревшей улицы, отбрасывая лишние маршруты; кривоносый фонарь беззубо скалится, а Манфреди в ответ обнажает жемчужную рукоять улыбки. Видимая лёгкость и перманентное беспокойство, беззастенчиво завёрнутое в пыльный ковёр шутовства.
Риккардо не одинок — все подобные состояния Герхардт по обыкновению съедает на завтрак — между делом и как бы невзначай роняя крошки мимо тарелки, но никогда — слова мимо адресата. Манфреди не нуждается в чёткой регламентации состояния Аушры и наоборот; спустя месяцы и годы экспериментов со многими веществами и посведневное восприятие слов подверглось изменению.
Риккардо по будням заворачивает спину в пальтовое сукно, вместе с Герхардт лапает дверные ручки многих заведений, но оставшиеся три ночи и два дня неизменно проводит в компании психоделиков.
Манфреди иногда становится скучно — ровно настолько, чтобы позволить случайной барышне укусить его за край кошелька. «Манфреди иногда становится скучно!» — Аушра издевается, хохочет, но никогда не пропускает ни единой сцены, творящейся в комнате для гостей, а Риккардо лишь молчаливо потворствует ей в этом увлечении. Манфреди нежно выплёвывает слова в микрофон, рассеянно следя за движением рук Герхардт, порхающих над драм-машиной и вторым синтезатором.