из альтернативы:
Летели облака над головой, мимо нас, под мостами отыскав свой путь, разлетаясь на осколки несбыточных мечтаний. Летели купола в тени полночных свеч, их прятала вода, и грубый пепел туч [отыскав свой луч]. И мимо нас слонялись солдаты кирпичных стен этого соломенного замка. Хотела бы я, чтобы его снесло ручьём ближайшим, дуновением зимнего ветра тягчайшим, одним лишь порывом моей мысли. Но, увы, он стоял, мой хрустальный прозрачный шар, поглотил в себя всё живое_и неживое, съел_пережевал нас, и мы так и остались там, внутри него, не переварившись. Слоняемся по сырым коридорам и живём не своей жизнью. Проглатываем печаль, кусаем губы от слёз, улыбаемся, а под улыбкой прячем ненависть, желчь и боль от того, что происходит вокруг [свою пустоту уже давно запрятали].
Мы никогда не были одни. Пара тысяч глаз наблюдала за нами, за каждым шагом, за каждым поступком_проступком. И, казалось бы, им плевать, они просто смотрели [как зрители]. За жизнью моей, за моей судьбой. Могу упасть на полу, могу загореться пламенем ярким, и никто не потушит. Я как фарфоровая кукла, которую купили богатому мальчику, лежу на деревянных полках и ловлю губами пыль. Красивая, одинокая, никогда не знавшая счастья, любви, свободы. Перечеркнувшая свою жизнь в далёкой молодости, уничтожившая светлую полосу в её зародыше. Никогда не жалуюсь, никому не плачусь, ведь знаю, что сама виновата во всех своих бедах. Это я убила в себе всё человечное, раз терплю такую жизнь, перцем приправленную, раз не могу перестать быть такой слабой и попытаться бросить этих шахматных фигур, пешек в руках собственного тщеславия. Возможно, я стала такой же бездушной, как и они, но знаю одно: я никогда не мечтала о такой жизни. За золотыми кольцами прячутся мои бледные пальцы, обычные, как и у всех людей, которые потеют при волнении, которые сводит, как будто при судороге, от одного лишь его прикосновения. Под этой одеждой скрывается худощавая фигура, ничем непримечательная, к которой прикасаются лишь в том случае, когда все другие тела уже заняты. Обычная, совсем простая, лишь облачённая в дорогую одежду, разукрашенная в дорогую косметику, но от этого не становится легче. Сердце болит не меньше, тоска по несостоявшемуся прошлому_невозможному будущему не проходит. Кровь красная, волосы седеют, плечи ссутулятся. Смертная, которой вечность может позавидовать. Ведь есть всё: бриллианты, замки, кареты, есть толпы лиц, которых я завтра уже позабуду, но которые клянутся мне в любви. И лишь один человек, который должен [по сути] меня любить, меня не любит. Но не нужна мне его любовь, развращённая, не нужна мне боль, ведь этот человек может причинять мне лишь боль. Он ею питается, как водой напивается, впуская в мою кожу ядовитые плющи. Ему нравится, как я плачу, слёзы мои его остужают, ему нравится смотреть, как я смеюсь [ведь знает, что это неискренне]. Да он прекрасно знает, как я несчастлива в его райском саду, и это делает его счастливей. Мне нельзя двигаться, когда это не будет необходимо, нельзя высказываться, ведь воздух слишком тяжёлый, он не выдержит ещё одних слов. Я порой выключаю мысли, и лишь стук бьющегося сердца напоминает мне о том, что я жива. Но так ли это? Разве я не слышу, как за окном вороны воспевают мне похоронный марш, приглашают друг друга на трапезу, ведь надеются, что совсем скоро я сдамся. Тысяча швов и вправду расходится по ночам, когда я прячусь под одеялом и молю о том, чтобы муж пришёл домой таким пьяным, чтобы сразу уснул. Но эти швы, как птица феникс, возрождаются. И на их месте вырастают новые крылья, которые держат меня на плаву, не дают мне поскользнуться, упасть не на скользком полу, а от чей-то подножки. Сотни раз я падала, но вставала, шла с закрытыми глазами, не зная, куда меня заведёт мутный туман, запутавшийся в моих волосах. Было больно, мне всегда больно, но я как будто бы смирилась, уже не знаю, каково это не чувствовать боли. И до сих пор продолжаю идти, не видя в конце тоннеля света. Зачем иду? Сама не знаю, я к вечности спешу, иду по лезвия краю.
И этот день слился с серостью неба, остался там навеки, забывая заглянуть в моё сердце. С радостью сомкну веки, посчитаю до трёх и проснусь уже в завтрашнем дне. Возможно, будет солнце, кто знает, кто верит, тот ничего не теряет, если в его жизни нет ничего. Поднимаюсь к себе в спальню, одеваю что-то менее элегантное, но такое же скучное, как синеватый оттенок моих губ, замёрзших от одиночества. Должна радоваться, ведь сегодня я остаюсь одна: мой дорогой супруг убежал, в очередной раз скрылся от мира, от своих обязанностей, от своей жены, уплыл за океаны к тому, кто будет греть его своими объятиями_поцелуями_стонами в ночи. Но я не радуюсь, в глубине души так горько_ядовито от мысли, что все вокруг делают что-то для своего счастья. А я сижу, опустив руки, и смотрю в окно, и где-то за стенами этого дома прячется мой огонёк счастья, он настолько крошечен, что я его почти не вижу, не чувствую, а лишь воображаю себе, что он есть. Улыбаюсь, но улыбка моя срисована с портрета Моны Лизы, такая же невыносимо-издевательская, такая же красивая, но красота её кроется в глубине грустных чувств. Одиночество, отчаяние, пустота в сердце, в душе, в доме. Лишь дыхание одного человека, стоящего за пределами этой комнаты, тщетно пытается давить на меня, напоминать, что я всё ещё под прицелом_под присмотром толпы. Этот человек защищает меня от угрозы, но он уже проиграл бой, так и не начав войну. Я уже потеряна, утрачена для этого мира. Меня не нужно защищать, ведь я никому не нужна: ни мужу, забывающему о Дне моего рождения, ни миллионной стране, во главе которой мы стоим. Я как эмблема, как флаг_гимн, я – лишь символ правления моего мужа, нашего президента. Глупую_юную, меня отдали когда-то на растерзание волкам, вот я и воспитывалась среди них, пытаясь слиться со стаей. Оставила мечты свои, завязала их в узелки и отправила ночным рейсом подальше отсюда, подальше от этого холодного мира. Пусть не знают о моих слабостях, пусть не запускают в меня свои стрелы хрустальные [кровью облитые], и не наслаждаются моим поражением, хоть давным-давно уже проиграла, так и не наигравшись с жизнью. Смеюсь над собой, птицей в золотой клетке, окружённой красотой, но не видящей её вокруг из-за холодного блика метала на своей шее, из-за ошейника, сковывающего меня. Даже дышать трудно, не могу вдохнуть полной грудью и лишь завидую тому молодому человеку, что дышит так учащённо за дверью [я слышу груди его движение]. Такой яркий, выбивающийся из череды серости наших будней, выводящий из строя все электрические предметы вокруг. Завидую ему, он молод и ему ещё не поздно выбрать правильный путь, дорогу, усеянную цветной травой радуги, согретую тёплым облаком надежды. Нравится наблюдать за ним, хоть ни разу не говорила с ним, нравится смотреть, как зрачки его глаз расширяются, как он молчит, хоть сжимает челюсть от злости, как тихо может скрежетать зубами. Нравится, как громко вздымаются языки пламени в его глазах, хоть ни один нерв его лица не дрогнет. Возможно, я ему не нравлюсь? Или ему не нравится его работа? Не знаю, что его так раздражает, но мне интересно смотреть на него. Не понимаю, почему так блестят его глаза на ветру, почему губы сжимает, когда меня муж толкает в пропасть. Неужели ему не всё равно? Вновь смеюсь над своей наивностью, улыбаюсь отражению в зеркале. Беру круглые, белые, как снег, таблетки и глотаю их резко, запивая вином. Хочу поскорее уснуть, не вспоминать о том, что я с позором брошенная жена, мечтающая о том, чтобы в прошлое попасть и всё исправить. Чувствую слабость в теле, постепенно расслабляюсь, и даже думать забываю о том, что рядом кто-то стоит, ведь он всё равно не видит моего отчаяния, хрупкости моих век, понемногу закрывающихся, вялости талии, которая тянется магнитом к постели. Протягиваю руку к бокалу, но слишком трудно дотянуться до этого горьковатого напитка, поддаюсь порыву плоти, и падаю_иду ко дну. Прижалась к холодному полу, и слышу, как бокал мой бьётся. Вот так и силы мои разбиваются о резкие скалы, как только их февральский ветер срывает с петель. Дверь спальни открывается, но я уже не вижу ничего, лишь пустота и тёмная пустыня в глазах, которая погружает меня в сон. Чья-то тёплая ладонь касается тела, но её тепло рассеивается на ветру и кажется нереальным. Ведь я теперь сплю. И не хочу просыпаться.