от меня до тебя — иссохшие степи, поля, провода и станции,
нет ничего больней этой глупой немой дистанции.
её не сократить, по клавиатуре устало клацая,
ведь это огромный путь.*
Между нами пропасть. Пропасть в полгода, в сто восемьдесят два с половиной дня, если уж совсем утрировать, и четыре тысячи триста восемьдесят часов молчания. За это время каждый из нас успел обзавестись новой жизнью, в которой больше нет и не было друг друга, ведь новая жизнь она потому и новая - мы избавляемся от былого и учимся обходиться без этого. Никто не говорил, что будет легко, ведь чувства невозможно отключить нажатием кнопки подобно свету в прихожей, с ними предстоит жить дальше, учиться с ними справляться, заглушать боль, которую будешь испытывать еще долгое и долгое время, пока наконец на найдешь для себя то, что сумеет хоть немного отвлечь. В моей жизни, которая все еще принадлежала Калебу, теперь была Рут, у него же самого - некий Джейк. Если он делает счастливым Калеба, то я.. то я постараюсь за него порадоваться. За них. Эта пропасть между нами огромна, она подобна пропасти из-за разницы в возрасте, которая не миновала и нас, когда два поколения сталкиваются и не находят общих тем, или между людьми разного вероисповедания - бог хоть и един, как говорят, но для каждого он свой. Мой бог внутри меня, но мой бог это не лечит. И время не лечит, все это вранье. Конечно, мое нынешнее состояние не сравнить с тем, что я чувствовал в первый месяц после расставания, постоянно вспоминая своего возлюбленного, постоянно представлял что вот он - рядом со мной, начиная с малого. На одной улице, в одном доме, в одной квартире, в моей постели, во мне... Это все уже походило на крайнюю степень безумия, на сумасшествие и продолжаться так больше не могло. Я готов был сорваться, бросить свою гордость к чертям собачьим и сорваться, примчаться к нему, но прежде я хотел узнать, увидеть и понять - а чувствует ли он ещё ко мне все то, что чувствовал прежде, чем сказать, что устал от наших отношений и меня в частности. Впрочем, эта его фраза прочно и надолго отпечаталась в моей памяти и мучила сознание, убеждая, что Калебу не нужно ни меня, ни какого-никакого нашего общения в принципе.
Я пытался насытиться своим настоящим, временем, проводимым с Рут, своей работой, которая вновь понемногу становилась моей отдушиной, и было бы глупо отрицать, что мне это удавалось, что я почти научился опять дышать полной грудью, хоть еще и пытался искать встречи с Отто, что подсознательно списывал на привычку, хотя это было и не совсем так. Я старался, подобно прилежному ученику, постигнуть это знание, справиться с заданной мне задачкой, но как только я нашел все ответы - сменились вопросы и вот он - Калеб Отто, прямо передо мной. Он в каких-то чортовых паре-тройке метров, а мне же хотелось сровняться со стеной, с полом, с чередой шкафчиков или с тем фикусом в огромном глиняном горшке, лишь бы исчезнуть из его поля зрения. Это было слишком внезапно, я не был готов к нашей встрече один на один принципе, а сегодня, в стенах больницы, и подавно, хотя в глубине души очень этого хотел и ждал. Голос Калеба сух и тих, да и у меня самого ком встал в горле, а ноги словно окаменели. Обычное приветствие, которое произносят лишь бы только не молчать и чем-то заглушить пронзительную тишину, пара общих фраз, и это даже немного коробит. Хотя, что он ещё мог сделать? Кинуться мне на шею? Расцеловать меня, жадно блуждать руками по телу, пытаясь проскользнуть ладонями под одежду, как было это раньше? Больничные рамки приличия такого не допускают, да и кто мы друг другу сейчас, что бы вспоминать былое и что-то другу другу предъявлять? Очень незавидная участь, быть не порохом, но пороховницей. Не ядом, но ампулой. Лживое ощущение спокойствия. И теплое дыхание чего-то страшного, убаюканного, но все еще опасного. Казалось, хлопнешь в ладоши сильнее, чем можно, и оно проснется, раскроет черные крылья и полетит уничтожать твои маленькие внутренние города. Снова. Сейчас я – что-то вроде статуй, каменных изваяний, что украшают собой соборы который век к ряду. Они с неизменным выражением лица терпят всё, постепенно крошась и распадаясь на крупицы, так и я должен был сделать хорошую мину при плохой игре и улыбнуться мужчине, что я тут же и сделал.
видишь, я всё ещё не житель какой-нибудь там столицы,
скоро фраза "талант не пропьёшь" будет поводом спиться,
ночь длится три альбома placebo и сорок одну страницу.
сейчас бы билет в одну сторону и на вокзал.*
Это странное, очень странное и почти позабытое ощущение жжения в груди и покалывания в кончиках пальцев снова напомнило о себе, наверное, выдавая меня с потрохами, потому как пальцы тут же сжались в кулак, а дыхание стало нарочито медленным и размеренным - что бы сохранять видимость спокойствия, но едва ли мне это все же удавалось. Я думал, что забыл; забыл и отпустил, но дикое чувство собственничества никогда не оставляло меня в покое, вот и сейчас - передо мной был Калеб, человек, ради которого в свое время я был готов на все, ради которого я был готов даже бросить все, потребуй он того, отказаться от своей жизни и строить её заново, с ним и где угодно - в Мюнхене, Берлине, Боро-Боро, Антананариву или чертовом Амстердаме, но разве жизнь обращает внимание на наши желания? Увы, она вынуждает подстраиваться под все её прихоти, подбрасывает нам новые испытания именно тогда, когда сил уже почти нет, проверяя на прочность. Не знаю, в чем я так провинился перед жизнью, судьбой, мирозданием и иже с ними, но эта встреча заставила пошатнуться мой только-только устаканившийся мирок, в котором я потихоньку приходил в себя, возвращался к истинному себе, которого думал, что потерял навсегда. Или мне так только казалось? Слух жаждал уловить хотя бы пару фраз, пару ноток его голоса, насладиться ими тем временем, как тело хотело вспомнить обжигающие прикосновения его пальцев и губ, покорно отзываясь на каждое из них, но как я мог вообще этого хотеть, об этом думать?! С этим срочно нужно было что-то делать, пресекая любое из желаний, связанных с Отто, иначе еще пара минут и я потеряю всяческий контроль над собой, поспешно прижимая его своим телом к больничной койке, позабыв обо все в этом мире.
- Я?. Тут?. - кончиками пальцев коснувшись переносицы и зажмурившись на пару мгновений, как при сильной мигрени, я решился поднять взгляд на мужчину, но лишь на мгновение, попутно опускаясь на кресло и опять устремляя взгляд в пол - он не должен видеть что я нервничаю. Я вдыхаю едкий больничный запах и все еще не смотрю на Калеба - как то это слишком некрасиво, слишком не к месту, слишком. Всё слишком. А вот он смотрит. Я чувствую его пронзительный взгляд, пронизывающий меня насквозь, он даже пытается перехватить мой взгляд, но теперь он нацелен на ворот его больничной рубашки, оголяющей шею и часть плеча, крепкие запястья, но только не на его глаза. Ну не могу я смотреть на него! - Так с тобой все в порядке?! - теперь я уже злюсь, не в силах контролировать свои эмоции, ожидая его ответа, его реакции. Реакции на меня.