Последнее, что помнил Шеган - тьма. И первое, что он увидел, придя в себя - тоже была тьма. Взгляду не за что было зацепиться, онемевшее тело никак не ощущалось, и это мерное покачивание... Создавалось впечатление, что его дух парит сквозь небытие, прямиком в бездну. Вот только в бездну совсем не хотелось, слишком уж важное дело ждало его на земле в лице юного конунга Отринта. Шеган заупирался неуправляемому полету и жгучая боль в затекших мышцах и ране резко вернула дух телохранителя в бренное тело. Как раз и взгляд чуть прояснился. Оказалось, что он в не небытие, а каком-то помещении, едва освещаемом светящейся штукой у потолка. Шеган попытался сесть удобнее, но цепи на руках и ногах помешали этой затее. Мужчина нахмурился, чуть пошевелил рукой, прогоняя онемение, и напряг мышцы. Цепь звякнула, но не поддалась. Второй и третий заход тоже ничего не дали и Беррах оставил попытку сорвать цепь с крепления или хотя бы погнуть звенья. Разобраться с оковами на ногах тоже не получилось - рана на правом бедре страшно ныла и Шеган не рискнул ее тревожить. За это время глаза привыкли к тусклому освещению и мужчина выловил из полумрака еще две прикованные фигуры. Очертания одной из них он узнал бы при любом освещении. Вздох облегчения вырвался из груди телохранителя. Мальчишка был жив и это не могло не радовать, да и выполнять свои обязанности гораздо легче, когда конунг под боком. Очертания второй фигуры Шеган не узнал, но чего-то были подозрения на то, что братом по злоключениям стал ярл Ни-Атты, встреченный в пылу битвы в порту. Он не подавал признаков жизни, но в его живучести Беррах не сомневался. По крайней мере тюремщики вряд ли бы стали держать труп в оковах. Убедившись в том, что его сокамерники живы, Шеган осторожно прислонился затылком к стене и прикрыл глаза. Как бы он терпеть не мог просто сидеть и ждать, но в этой ситуации оставалось именно это.
По ощущениям прошло около двух или трех дней. За это время их несколько раз навещали люди, кормили, поили и уходили, не дав вразумительных объяснений о том, что происходит и где пленники находятся. Дарвиар успел очнутся и наобещать много хорошего и плохого тюремщикам. Вот только те все равно никак не реагировали. Шеган пытался объяснить молодому конунгу, что лучше не тратить силы на гневные речи, но Дарвиар был слишком упрям и самоуверен. Лишь к исходу второго дня он то ли сообразил, что тратит силы в пустую, то ли уже все их растратил. Как бы там ни было - в камере стало потише и это сняло напряжение на голову, до сих пор болевшую от жесткого удара. Если бы получилось еще избавиться от духоты и качки... От последней Шегану было откровенно хреново. Он привык к быстрое езде и твердой земле, а это неторопливое покачивание из стороны в сторону не просто хотело вывернуть его желудок наизнанку, а сводило с ума. От безумия спасали лишь мысли, в которых он был далеко от душной камеры, среди вольных степей, рядом с женой и сыном... Но созданная в голове картинка со звоном треснула, стоило только пришедшему в себя ярлу зазвенеть цепями и с пеной у рта попытаться броситься на Дарвиара. Конунг не остался в долгу. Шеган приоткрыл один глаз, недовольно посмотрев на сокамерников, и снова его прикрыл. В мыслях он нарисовал другую картинку: как берет голову Тарега в одну руку, голову Дарвиара в другую, а потом смачно стукает их лбами. Звук столкновения получился деревянным. Беррах усмехнулся и все-таки нормально открыл глаза.
- Дар, если Тарег умрет тут - нам будет вонять. Тарег, если бы Дарвиар мог пойти нахрен, он бы не сидел в этой заднице вместе с нами, - Шеган завозился на своем месте, пытаясь хоть как-то размять затекшие конечности. Раз конунг и ярл были оба в сознании, то и ему уже не стоило прохлаждаться. - А если попытаетесь снова сцепиться, то первым делом, как с меня снимут оковы, я не на обидчика брошусь, а ударю вас двоих. Не то место и не та ситуация, чтобы выяснять отношения, ясно? - на последнем слове Шеган повысил голос, надеясь, что до Дара и Тарега дойдет вся неуместность их ссоры.

(с) Шеган Беррах, телохранитель конунга Отринта.

Прежде, чем просить что-то у “добрых и милостивых” богов, дважды, нет – трижды... нет, - семижды семь раз подумай, на кой оно тебе нужно, и что именно твой глупый язык плетет в обращении к небесам! Уговаривая взбалмошную Эдду сплюсовать все в ее, Рии, пользу и заставить Проклятого приблизиться к фургону и очнуться, наконец, от одурманивающей караванной люльки, лекарка и предполагать не могла, что туговатая обычно на ухо красавица не только услышит, но и выполнит все ее чаяния. Более чем оперативно, просто таки стремительно, хоть и в своем, весьма вольном переложении на реальность, -  но ведь и не придерешься теперь! Еще, небось, в должницы  запишет. А расплачиваться по счетам нынче же Рие отчего-то страсть как не хотелось…
Лекарка, пронаблюдав, как ее снаряды превращаются в закусь, от дальнейшего артобстрела отказалась, остаток пути промаявшись и измочалив отведенный ей краешек ковра в фургоне чуть не до кружева. Перед самой остановкой Заира уже начала с легким неудовольствием поглядывать на  свою новую игрушку, что ничего хорошего рабыне не сулило: девушка сызмальства знала цену товару, и – место товару! Рия, однако, надвигающей грозы покамест не ощущала, хоть и старалась не слишком докучать господам… Привал, вопреки надеждам травницы, мало что поменял. Все та же круговерть из ленивых разговоров хозяев, отваров, притираний, мелкой бытовой суеты, которой Заира в отместку щедро наградила служанку: молодая госпожа рачительно предпочитала “педагогические” методы дрессуры порче имущества через порку и прочее рукоприкладство, ибо, как учил ее отец, плох тот хозяин, кто  не сумеет воспитать раба, - остальным место на живодерне и гнутый медяк за всю их “работу”. Впрочем, сеансу исправительной трудотерапии не суждено было дойти до логического финала… И вот тут-то Рия действительно прикусила свой глупый болтливый язык, недобро помянув все свои давешние причитания и взывания!
Если первые всполохи суматохи в караване заставили Заиру лишь чуть поморщиться и породили череду весьма выразительных взглядов в сторону ее и без того не самого счастливого супруга, то все дальнейшее полностью преобразило пассажиров фургончика до неузнаваемости. К чести молодой невесты, она без лишних слов, весьма прытко (и куда только делись все хвори?) метнулась в глубь повозки, поближе к жениху, ни словом, ни писком не выказав протеста против внезапного вторжения в ее обитель незваных гостей (разве что весьма цепко подмечая, куда тянутся их руки), - истинная дочь своего отца. Пожалуй, при прочих равных, Рия поставила бы скорее на ее здравомыслие, нежели на молодецкую удаль светлого Хасана ибн Камаля, который, напротив, попытался, кажется, что-то возразить сложившейся ситуации, но, не найдя других адресатов, кроме более чем решительно настроенного гостя, пересмотрел свои позиции и остался до времени при своем.
Фургон тряхнуло раз, другой, что-то гулко ухнуло на крышу повозки, весьма выразительно пройдясь по сухой древесине, а затем травница услышала доносящийся откуда-то сверху знакомый голос, вопрошающий… ну, конечно, что может в этой жизни пригодиться кроме арбалета? Не напасешься… Хотя в сложившейся ситуации он, несомненно, был куда актуальнее вышитых подушек и серебряного блюда с персиками, не поспоришь! Завороженно пронаблюдав стремительный полет расправившего тетивиные крылья–плечи арбалета, Рия под недовольное шипение госпожи рванула к краю повозки и откинула боковой полог, открывая всем пассажирам на несколько секунд картину хаоса, царящего на месте вечерней стоянки:
-Лестер!  - насколько могла, Проклятая высунулась наружу, пытаясь разглядеть, что там творится “на втором этаже”, но тут фургон снова вздрогнул и начал крениться на бок, словно неожиданно найдя себе посреди тропы зыбкую песчаную топь. Тут уж самообладание покинуло всех, и разом! Судорожно пытаясь зацепиться за край помоста, Рия чувствовала, как груда роскошного барахла, словно водный поток, увлекает ее за собой: ковры и подушки, выскальзывая из-под ног, как из рога изобилия посыпались в песчаный зев:
- Да чтоб вы подавились, нелюди! – постепенно скатываясь вслед за нажитым добром, прекрасная Заира со всей своей девичьей силы-дури запустила навстречу погибели узорчатое тяжелое блюдо (перешедшее из ее родного дома под новый кров как часть щедрого приданого). Подхватив инициативу хозяйки, Рия что есть мочи заработала конечностями, вышвыривая и выпинывая наружу все, чем еще полчаса назад могли бы гордиться богатейшие дома Меран-Эре, пытаясь если и не карабкаться по струящимся шелкам и тканым коврам, то хотя бы не потонуть вместе с ними (благо, рост и вес травницы играли ей сейчас на руку). Еще мгновение и зависший на краю пропасти фургон ухнул на бок, тут же моментально просев вглубь песчаной воронки, затягивая узорчатый хвост полога. Оттолкнувшись от остатков былой роскоши, Рия выкатилась через край с треском разлетающейся повозки и впечаталась всеми четырьмя конечностями в остывающий ночной песок, бурлящий повсюду мелкой волной: Вот теперь, именно теперь -  самое время орать и призывать Эдду, дура!.. В общем-то, почти так она и поступила, судорожно вертя головой и пытаясь узреть поблизости хоть какой-нибудь островок для спасения, хотя Эдда, возможно, и не сразу припомнила такое свое именование (действительно, ну, мало ли кто как кого кличет, ибо известно,  - хоть горшком, лишь бы не в печь):
- Лестер! Ле-е-есте-ер!!!

(с) Рия, Проклятая, целительница, рабыня.

Якоба позвали. Видимо, снаружи, что-то произошло.
"Едва ли это касается меня" - решила Боннибель, скорее от нежелания мокнуть под дождем, чем из соображения не мешаться под ногами.
Хлопнула дверь, тяжело стукнул по порогу каблук сапога Якоба. И стало тихо. Только негромкое потрескивание огня да ее собственное тяжелое, как после долгого бега, дыхание.
Она нахмурилась, положила ладонь на горло, будто пытаясь выровнять его. И услышала стук сердца - частый, громкий и такой же тяжелый, как вдохи и выдохи. Воды. Стоит выпить воды, чтобы полегчало и жар отступил.
Шагнув в сторону, она почувствовала как в лодыжку что-то мягко ткнулось. Опустив глаза, увидела собственную сумку, небрежно брошенную хозяйкой под ноги. Словно вещь сама подползла к ногам, чтобы подсказать владелице, как следует поступить.
Тихо звякнули бутылочки сквозь плотную ткань. Ей показалось, что они почти просили прикосновения, тепла бережно обхватывающих стеклянные бока рук. Бонни моргнула. Мгновения пронеслись как одно - вот она смотрит на сумку, а вот уже держит в ладони маленькую колбочку, плотно завернутую в ткань. Только в ней совсем не розовая вода.
Красноватая, не имеющая запаха жидкость, растирать которую по телу решится только самоубийца. Или тот, кто не подозревает о ее взаимодействии с теплом, способностью впитываться сквозь мельчайшие отверстия пор.
В борьбе со злом ведь не бывает слова "слишком".
Как похоронный бой в колокол стук сердца наполнил голову, во рту пересохло. Пара-тройка капель не испортит консистенцию духов Ивейн. Яд вряд ли подействует на эту змею, она ведь сама пропитана им, каждый ее фальшивый сантиметр.
Она считает себя самой умной. Считает, что одна она понимает суть всей этой идиотской затеи с экспедицией. Думает, что эти ее слова убедят кого-то в том, что она действует во благо чего-то большего, чем ее собственное существо. Наследник - шелуха, он никого не спасет и не защитит. Пустышка. Бесполезный узелок на вязи судеб, такой же пустой, как сама Ивейн со всей этой паутиной "дел государственной важности", куда уходит львиная доля сил, способных по-настоящему спасти.
Все злей. Руки не дрожат, ловкие розовые пальцы осторожно отодвигают край вещевого мешка миледи. А вот и та самая бутылочка. С хирургической точностью - пара капель, не больше. Нельзя, чтобы яд подействовал сразу, это может выдать.
Осторожно, привычным жестом встряхнуть бутылочку перед глазами, наблюдая, как расползаются, растворяются красноватые щупальца по ароматной настойке. Когда в следующий раз кто-то войдет, он увидит только преспокойно режущую сыр Бонни, мирную и даже слегка пристыженную своим поведением. Ни пятнышка на гладком лице, ни мимолетной тени в безмятежном взгляде.
Ничего ведь не произошло.
Только размеренно, будто маятник часов, щелкает о деревянную поверзность стола нож. Один кусок, второй. Вещи миледи сложены как прежде, будто никто к ним не притрагивался - хорошая память, ловкость рук и вот уже ничего не выдаст отравительницу. Отравительница - какое-то чересчур громкое и отрицательно окрашенное слово, верно?
Будто дело уже сделано. А оно ведь только начато. Рано еще петь славу избавительнице.
По телу прошла приятная, теплая дрожь. Спокойствие металлом разлилось по венам. Ты - всего лишь мелкая сошка, никто, проклятая их божествами и недостойная понимать вещи такими, какие они есть на самом деле. Пусть будет так.

(с) Боннибель, Проклятая, алхимик.

Полин была готова рвать и метать, и грязно ругаться. Расслабилась, не просчитала все варианты, была сбита с толку разговором, который был у них с мужем, - это уже было абсолютно не важно. А важно то, что ре Алви таки озаботился тем, что случилось во Вьянне и послал помощь, чтоб ее стишы сожрали! Какие он там цели преследовал графине было неизвестно, и разбираться сейчас совершенно не было времени. Может и правда решил показать себя хорошим правителем и найти союзников. Вьянн сейчас вполне подходил для того, чтобы продемонстрировать, как же ре Алви заботится о своих временных подданных. Только вот Полин сейчас волновали не скрытые и явные мотивы регента, а то, что его посланник никак не должен был увидеть Селину. По крайне мере в том, что девушка в большей безопасности здесь, в замке ан Торров, они с мужем сходились. И пока Теодор отправился встречать гостя, или что вернее - гостей, вряд ли посланник прибудет без охраны, Полин спешно пыталась придумать, что же им делать с Селиной. Слуги будут молчать, и так не все осведомлены, что за родственница гостит у ан Торров, но велика вероятность того, что с девушкой столкнется либо сам советник, либо кто-то из его слуг. Тогда будет плохо, очень...
Графиня ан Торр с досадой треснула кулачком по стене. Как все это не вовремя, и мыслей никаких нет в голове. Все время прятать Селину в комнате - тоже не выход.
"Что же делать? Что придумать?" - мысли в голове скакали с лихорадочной скоростью, пока не зацепились за одну-единственную. Лицо Полли просветлело и она мигом отправила слугу за всем необходимым.
Уже через десять минут в комнату Селины ворвалась сама Полин, с ней пара служанок со свертками и баночками.
- Селина, родная, - графиня выглядела взволнованной, - ты знаешь, что сюда прибыл посланник от ре Алви. Ни мой муж, ни тем более я не хотим, чтобы ты попала в его руки. - Девушка стремительно приблизилась к племяннице и осторожно взяла ее за руки. - Пока его посланник здесь, тебя придется прятать. Мы изменим твою внешность - выкрасим волосы, подправим черты лица, побудешь дальней родственницей Тео, отправленной ему под опеку. Это ненадолго и нужно для твоей безопасности, милая... - Полли мягко погладила девушку по щеке. - Если ты согласна, то Мэгги и Анна сейчас займутся тобой. Время у нас есть, сюда, к нашим комнатам их точно не допустят.

(с) Полин ан Торр, графиня Вьянна.