Мнение, преобладающее среди каинитов Шабаша Нью-Йорка, что проиграно сражение, но не война, имеет свои оттенки в зависимости от фракции.
Ультраконсерваторы, сторонники централизации власти, дисциплины и армейского порядка в рядах воинов Меча, возглавляемые кардиналом Доминго де Полонья, выступают за постепенную и терпеливую подготовку к штурму. У Полоньи есть опыт превращения самых проигрышных ситуаций в выигрышные, есть ресурсы, есть шабашиты, которые ему верят. Но ситуация, все же, изменилась, по сравнению с прошлыми веками – а кардинал не готов это признать.
Стаи: Pro Tempora, дуктус – Доминго де Полонья

Статус Кво. Странно, но фракция Статус Кво – фракция, стоящая обычно на позиции силы, на стороне сохранения текущего положения вещей, имеет самые агрессивные намерения.
В нее входят каиниты, недовольные как им кажется, бездействием кардинала. Они считают, что он пытается забрать себе слишком много власти,  а также прямо сейчас готовы  на многое, если не на все, чтобы вернуть прежнее положение, свое, Секты, клана… Яркие представители фракции – Эстер Рид, дуктус Стаи "Легкие слезы любви" и соперник Доминго в борьбе за город (и сан кардинала Восточных территорий, как повезет) некий амбициозный Цимисх со своей кочевой стаей.
У приезжих и недовольных местных сторонников не меньше, а кроме того, тайная поддержка со стороны – не только внутри города, но и вне его.  Лидеры фракции достаточно авторитетны, но ресурсов – территорий, оружия, денег, - у них гораздо меньше. Правда, есть транспорт – приезжие - не просто бродяги на трейлерах, у них есть и своя транспортная компания.
Стаи: «Легкие слезы любви», дуктус Эстер Рид

Умеренные. Самая многочисленная обычно Фракция Умеренных, живущих по принципу «Воевать только в крайнем случае»,  выполняет настоятельные просьбы кардинала Полоньи, потому что сила на его стороне. Как только чаши весов склонятся в другую сторону, - умеренные  будут слушать и других. Правда, для них мало что изменится…
Стаи: « Первоклассные Сердцееды»

Лоялисты. Самая радикальная фракция, верная только Регенту и принципам свободы. К сожалению, среди лоялистов больше всего уверенных в том, что город, не принадлежащий Секте, следует разрушать самыми разными способами. Из-за этого они рискуют больше всех – их могут атаковать и сторонники Полоньи, и Статус Кво, которым нужен город, а не выжженная земля, не говоря уже о Камарилье.

Сохранивший главенство над Сектой в городе,  клан Сторожей на время, вроде бы, забыл о стремлении продвинуться за счет братьев и сестер по клану. Даже те, кому не по душе политика кардинала, сознают, что в эти ночи не время противостоять друг другу – и кроме того, многие просто не смеют открыто возразить опыту и могуществу де Полоньи.  У Ласомбра достаточно ресурсов – денег, связей и вооружения, чтобы заставить с собой считаться, кроме того, близость с католической церковью дает им некоторое преимущество в борьбе против  Инквизиции, а молодые Ласомбра ближневосточного и латиноамериканского происхождения хорошо знакомы с тактикой партизанской войны. У кардинала Восточных Территорий есть своя Стая, хорошо обученная, стоящая на защите де Полоньи как от нападений каинитов, так и смертных.  Однако, многие Ласомбра не согласны ждать удобного момента для осады и утверждают, что времена многочисленных походов прошли, считая, что силы Секты со временем не умножаются, а слабеют.
Растет взаимное недовольство со старыми союзниками и соперниками – Цимисхами, Изверги, по мнению Ласомбра, сохранили слишком много связей в городе благодаря верным им ревенантам и склонны действовать больше в интересах своего клана, чем Секты. Возможно, истинная причина этого недовольства – рост влияния в Секте Священников, мало или вовсе не связанных с католической церковью, многие из которых принадлежат к клану Цимисхов.
Одновременно с тем кардинал поддерживает выживших шабашитов, если они сохраняют верность Секте – независимо от принадлежности к клану,  -  значит, и безродных тоже, что не может нравиться Цимисхам, которые считают это непозволительным попустительством слабым – так как достойные способны сами о себе позаботиться.

В нынешние ночи их считают врагами Секты и обязаны уничтожать без переговоров. На деле – убивать или нет любого встречного Ассамита, зависит от отношения конкретной Стаи к именно этому Ассамиту. Особенно враждебны по отношению к Ассамитам Цимисхи, у которых к "туркам" старые счеты, но у представителей других кланов могут быть свои интересы.

Выход клана Бруджа из Камарильи, как это сделали Гангрел – одна из долговременных целей Шабаша.  Секта нуждается и в воинах, и в харизматичных лидерах, поэтому представителей клана рады видеть на любом собрании каинитов. Недовольные Камарильей, радикально настроенные Анархи, маргиналы, защитники каких-либо, неважно каких, идей – от расового превосходства до кровавой борьбы за мир во всем мире и просто горячие головы – всех их пытаются привлечь на свою сторону агитаторы Секты.

Крестоносцы не только сохранили свои позиции в секте, но даже и укрепили их. Многие из Отступников Вентру (хотя, конечно, не каждый) связаны с Инквизицией Шабаша, и ослабление Черной руки было им на руку. К тому же Крестоносцы часто обладают знаниями, которые помогает им в борьбе против Охотников, - это не говоря уже о многолетнем боевом опыте. В городе Крестоносцы умудрились не настроить против себя ни Ласомбра, ни Цимисхов, сотрудничая и с теми, и с другими.

У Гангрел, вышедших из Камарильи, существует соглашение с Камарильей, которое глубоко безразлично близким к своей звериной сущности Гангрелам Шабаша. Они охотятся вместе с кочевыми Стаями или скрываются в пригородах, но держатся все-таки обособленно. В последние Ночи Инквизиция Шабаша проявляет к Гангрел необычный интерес, хотя причины его неизвестны.

Безумным временам – безумные сородичи.  Отступников Малкавиан выжило едва ли не больше, чем верных Камарилье – вероятно, потому, что были еще хуже организованы. Кто-то до сих пор бродит в городских переулках, знать не зная о каких-то переменах, кто-то появляется на собраниях каинитов и смущает собратьев странными пророчествами. Общее недоверие к клану коренится в том, что шабашиты уверены – выжили несколько сильных и совершенно безумных сородичей, они на свободе, и на чьей они стороне – сказать не может никто, даже они сами. К этим могущественным безумцам пытаются найти подход влиятельные лица из разных кланов, но скорее всего, для Малкавиан это опять закончится заточением в каком-нибудь подвале или передвижной тюрьме -  автомобиле для перевозки заключенных.

Носферату  Шабаша рискуют при нападениях неизвестного подземного существа точно так же, как и их сородичи. Немногие ищут убежища у братьев по секте, но далеко не все шабашиты готовы видеть рядом с собой носферату. Тем не менее, Ласомбра активно используют носферату как шпионов и дезинформаторов – впрочем, точно так же, как и камарильские деятели, а Цимисхи, еще не разочаровавшиеся в экспериментах с этим кланом, принимают у себя носферату. Отступники Носферату свободно общаются с сородичами из Камарильи, помешать этому никто не в силах, поэтому Секта старается извлечь из этого всю возможную пользу.

Отступники Равнос привыкли к кочевой нежизни, и для них мало что изменилось. Те немногие, кто пережил братоубийственное время после уничтожения своего Патриарха,  свободно появляются в городе, в составе Стай или поодиночке, распространяют слухи и болезни, торгуют краденым и часто связаны с городским криминалом.

После предательства выводка барона Вольгирре, разорвавшего узы Братания и бежавшего из Секты  - все отступники Тореадор попали в немилость в Шабаше, даже если ни в чем подозрительном не замешаны. Гордость вряд ли позволит кому-то из них отречься от запятнавшего себя клана, и отступники Тореадор ищут возможности вернуться к Камарилье или существовать в качестве независимых. Тем не менее, некоторые Стаи принимают их – те, кто способен подтвердить, что данный Тореадор не имеет отношения к предателям, и поручиться за него,  но нежизнь у этих Тореадор очень незавидная – в качестве общего развлечения или объекта каких-либо опытов.

После колдовского ритуала, уничтожившего отступников Тремер, выжило всего лишь несколько каинитов, происхождением от других Старейшин, а не от Горатрикса, чья кровь использовалась для симпатической связи в ритуале. Выжившие поклялись отомстить тем в Камарилье, кто наложил проклятие, но то, что они враги Камарильи, не сделало их менее подозрительными для других шабашитов.

Выжившие после битвы за Нью-Йорк Пандеры ведут скрытную нежизнь, прячась в гетто и самых захудалых городских районах. Кто-то присоединяется к кочевым Стаям, кто-то ищет покровительства более удачливых каинитов, но все недовольны бездействием Секты, озлоблены и готовы к нападению в любую ночь. Им безразлично, кто стоит у власти, многие считают, что им осталось только захватить как можно больше попутчиков по дороге в ад.

Как и Ласомбра, этот клан пронизан множеством внутренних связей, со стороны мало понятных. Кто-то из Цимисхи верен Шабашу, а кто-то "больше Цимисх, чем шабашит". Внутри клана существуют различные течения, - но нельзя сказать, преобладают ли те, кто желает вложить Меч Каина в ножны или те, кто намерен сражаться до победы… или полного уничтожения одной из сторон.  Со времен господства Шабаша в Нью-Йорке осталось несколько Извергов, не желающих покидать старые убежища, и в последние ночи здесь появляются и приезжие, готовые вступить в борьбу за город, особенно против многочисленных Тремер Камарильи. Клан в целом, сохраняя видимость лояльности, не поддерживает кардинала де Полонью, причем по совершенно противоположным причинам одновременно – и недовольные его пассивностью перед лицом Камарильи, и те, кому не по вкусу подготовка масштабного наступления, когда можно действовать немедленно и совершенно другими способами. Кроме того, тревожные вести из Европы и странные видения беспокоят Извергов, и многие готовы выступить в новый крестовый поход против Охотников. В городе также сохранилось немало гулей и ревенантов, принадлежащих Цимисхи, от слуг и шпионов до солидных бизнесменов, не принадлежащих к старым семьям, чью верность Шабашу трудно отследить.

В целом – Ласомбра лучше подготовлены к войне, но их влияние в секте уменьшается. У Цимисхов больше связей и контактов, но они разобщены и заняты внутренними/европейскими проблемами. Между этими двумя полюсами уверенно себя чувствуют Отступники Вентру, помогающие и тем, и этим, Отступники Бруджа, которых в Шабаш всячески перетягивают из конкурирующих сект, и Гангрел,  далекие от политики. Отступники Ассамиты, Тореадор и Тремер впали в немилость и по сути считаются врагами секты.  Могущественных Отступников Малкавиан пытаются использовать в качестве оружия, к остальным отношение недоверчивое. Отступников Носферату так же терпят с трудом – ради пользы, которую они могут принести. Лоялисты Пандеры и Отступники Равнос разрушают город,как могут, но и те и другие немногочисленны.

На первом месте - упрямые отступники Бруджа, которых так просто не вытуришь из города, и городские Гангрелы, которым легче всего укрыться. Затем Ласомбра, отступники Малкавиан, достаточно ненормальные, для того, чтобы остаться в немертвых; Цимисхи разных направлений деятельности, крестоносцы-вентру, которым долг перед сектой не позволяет, и все остальные.

ДЖОВАННИ

Надо признать, что во время правления Шабаша над Нью-Йорком клан Джованни процветал: между ним и Мечом Каина был заключен договор, в котором рассматривались следующие моменты:
- Касательно бизнеса. Везде, где интересы Джованни и Шабаша в Нью-Йорке пересекались, козыри оставались в руках шабашитов, но все остальные сферы можно было использовать свободно.
- В городе могло быть не больше 6 бессмертных клана Джованни.
- Не нарушение соглашения о невмешательстве в ход сражения Шабаша с Камарильей.
Говоря откровенно, ловкие Джованни могли довольно вольно трактовать свое соглашение, и потому во время войны они тайно доставляли Сородичей Камарильи в город, и смогли на этом очень сильно подняться.
Однако когда Меч Каина изгнали из Нью-Йорка, вставал вопрос: что из того, что имел клан Джованни в городе они смогут сохранить? Первое время казалось, что с Камарильей нельзя будет достигнуть соглашения, подобного тому, что было заключено с Шабашем. Калеброс сохранял в этом вопросе довольно нейтральную позицию, не давая однозначного ответа, но стараясь создавать иллюзию контроля над сферами не-жизни Джованни. Вероятно, тогдашний Князь рассчитывал не вмешиваться ровно до тех пор, пока он не сможет уступить трон другому - и тем самым привести преемника к ответу.
Нынешний Князь не спешил избавляться от тех, кто протянул руку помощи во время войны - это было бы по меньшей мере неразумно. Точно так же, как и довериться Джованни. Потому был заключен новый договор, похожий на предыдущий, позволяющий и клану некромантов продолжать вести дела в Нью-Йорке, и Камарилье пользоваться их услугами в случае необходимости. Особое внимание уделили так называемому "соглашению о невмешательстве": понимая, что Шабаш вполне может попытаться воспользовать услугами Независимого клана, чтобы беспрепятственно проникать на территорию Нью-Йорка (точно так же, как когда-то сделала Камарилья), Башня из Слоновой Кости договорилась о том, чтобы Джованни предупреждали заранее, кого и когда они могут попытаться ввезти в "Большое Яблоко". Это одновременно и показывало уважение со стороны Камарильи к Независимому клану, и давало возможность узнавать о проникновении вражеской секты заранее.

ПОСЛЕДОВАТЕЛИ СЕТА

Опасные. Хитрые. Изворотливые. Могущественные. Эти эпитеты можно применить к разным бессмертным, но в особенности - к сетитам. Они расположились в Нью-Йорке давно, можно сказать едва ли не дольше, чем Шабаш или Камарилья. Их не так много, как представителей других сект, однако больше, чем Джованни - порядка десяти в городе. Сетиты занимают настоящую позицию нейтралитета, стараясь не вмешиваться ни в дела Шабаша, ни в дела Камарильи, и сосредотачиваясь только на выживании и "вскармливании" собственного клана в городе. Разумеется, когда вопрос становится ребром - сетиты тщательно выбирают, к какой из сторон хотя бы номинально присоединиться. Однако даже в этой ситуации вопрос их лояльности - довольно расплывчатый.
Со стороны клан может показаться довольно собранным и единым, больше похожим на секту, нежели Шабаш или Камарилья. Но при всем этом многие его члены нередко вступают в конфронтацию между собой. Да, у них есть союзы между собой, но есть и враги. Вероятно именно поэтому, когда кто-то пытается искоренить клан Последователей Сета, вместо того, чтобы объединяться - представители клана предпочитают защищать собственные тылы. И иногда это помогает.

ГАНГРЕЛ

Большая часть гангрелов существует на территории Центрального Парка, однако находятся среди них и те, кто предпочитает устраивать собственные убежища под землей, создавая соглашения с кланом Носферату.
Несмотря на свой относительно недавний уход из Камарильи, многие Собратья-Гангрелы не столь враждебно относятся к Башне Слоновой Кости. Многие, очень многие из них присоединились к атаке на Шабаш во время войны, и их численность в тот период снизилась (хотя и оставалась несравнимо большей, чем, скажем, численность сетитов).
Сейчас Гангрелы имеют собственное соглашение с Камарильей, однако не такое, чтобы немедленно присоединяться к лону секты. Эти бессмертные, пожалуй, уважают права на территорию сильнее, чем многие другие.
Нельзя говорить о политике по отношению к гангрелам - им она вовсе чужда, и потому Камарилья Нью-Йорка уже не старается втянуть гангрелов в свои интриги. По соглашению гангрелы имеют право на защиту со стороны Башни из Слоновой Кости, если кто-то посягнет на их территории; это соглашение является двухсторонним.

Гангрелы - Сетиты - Джованни. Остальные Независимые кланы не столь многочисленны и не имеют существенного влияния на территории Нью-Йорка.

Биография: Будучи первой линией защиты Камарильи в периоды кризиса, Сородичи, назначенные архонтами, вполне заслуженно считаются жестокими и беспощадными. Но среди ныне действующих архонтов мало кто внушает врагам такой же ужас, как Тео Белл, Дитя могущественного Дона Серро. За время пребывания в ранге архонта Тео не менее семи раз удостаивался персональных почестей от Внутреннего Круга – непревзойдённое достижение для представителя Камарильи. Даже боевые стаи Шабаша проявляют осторожность, когда он рядом, и анархи сотни городов проклинают имя «Убийцы Белла».

По иронии судьбы, этот демон мщения происходит из весьма скромных слоёв общества; главный тюремщик Камарильи сам когда-то был хорошо знаком с кандалами. Он родился ещё до начала Гражданской войны в семье чёрных рабов, на территории только что основанного штата Миссисипи. Юный Теофилус (будучи рабом, права на фамилию он не имел) трудился вместе с отцом, матерью и многочисленными родственниками на хлопковой плантации. Хотя работа была изматывающей, а надсмотрщик – жестоким, детство Теофилуса стало настолько счастливым, насколько это было возможно в таких обстоятельствах. Его отец, могучий и добродушный мужчина, чей смех звучал, точно отдалённые раскаты грома, следил за тем, чтобы вечера в их крошечной лачуге были мирными, и обеспечивал детям те скудные удобства, которые мог предоставить.

Поэтому разделение семьи, произошедшее вскоре после того, как Теофилусу исполнилось пять лет, оказалось для мальчика тяжёлым ударом. Примерно половина семейства во главе с отцом осталась у прежних хозяев, а остальных рабов, включая Тео и его мать, продали на отдалённую плантацию Беллов. Тео уже был сильным для своего возраста, и взрослому мужчине лишь с большим трудом удалось оттащить его от отца. Это, наверное, был последний раз, когда плакал сам Тео, и первый, когда плакал его отец. Эта омытая слезами картина стала его последним воспоминанием об отце.

Мать Тео, несмотря на перенесённые тяготы, оставалась привлекательной женщиной, а его сёстры росли высокими и сильными. Их внешность не осталась незамеченной плантатором Беллом, повадившимся время от времени спускаться по ночам в бараки рабов и «улучшать породу» родственниц Тео «впрыскиванием белой крови». Разлука с отцом и неспособность защитить семью от унижения убили что-то внутри Тео. Он тоже вырос высоким и крепким, вскоре перерос отца и стал впечатляюще массивным, – но, в отличие от него, никогда не улыбался и не смеялся. Работая в поле, угрюмый Тео не раз получал удары плети надсмотрщика, а ночью его пальцы нередко стискивали соломенный тюфяк, когда ему снилось, как он душит плантатора Белла.

Помимо убийства, у Тео была и более заветная мечта – которую он осуществил после ранней смерти его матери от болезни, которой её, как верил Тео, заразил Белл. Его сёстер превратили в послушных домашних рабынь; хоть Тео и было их жаль, они бы его лишь задерживали. «Следуя за ковшом» Большой Медведицы, Тео под покровом ночи сбежал с плантации Белла, убив надсмотрщика, попытавшегося его остановить, и устремился на Север.

Путь был долгим и опасным, но Тео оказался достаточно хитёр и силён, чтобы одной рукой задушить ищейку, посланную его выслеживать. Несколько месяцев спустя он прибыл в Огайо и стал работать на подпольной железной дороге. В следующие годы Тео предпринял несколько вылазок на Дальний Юг, где спасал рабов, которых считал достойными этого, и по всему Дикси объявления о розыске трубили о награде за голову беглеца.

Тео так никогда и не нашёл своего отца, хотя в остальном ему везло. Однако со временем он утратил осторожность, тогда как его пыл лишь разгорался. Однажды ночью, раненный и задыхающийся, Тео лежал в лесу; вылазка провалилась, и он был готов к тому, что вот-вот попадёт в руки преследователей. В отдалении уже слышался лай собак, и Тео подполз к ручью, чтобы попить – а когда поднял голову, увидел всего в трёх футах от себя усмехающегося незнакомца. Незнакомец был белым и явно знал, в чём дело, так что Тео в отчаянии бросился на него. К его ужасу, мужчина уклонился от удара, а затем мёртвой хваткой стиснул его горло и поднял бывшего раба в воздух.

Держа Тео на весу, белый человек приказал ему успокоиться. Он не был одним из охотников за рабами и не собирался отдавать его им – по крайней мере, не этим хозяевам, добавил незнакомец. Он назвался Доном Серро и сказал, что следил за подвигами Тео несколько лет. Бывший раб произвёл на него впечатление, и теперь, заявил Серро, ему захотелось сделать его чем-то большим.

Тео чувствовал, насколько холодна плоть незнакомца, и полузабытые обрывки старинных негритянских легенд ледяными когтями впились в его разум. Но другой образ заслонил эти воспоминания – образ униженного и сломленного помещика Белла, некогда оскорбившего семью Тео и теперь находящегося в его власти. Тео покорился, Серро улыбнулся – сделка была заключена. Тео попросил лишь об одном одолжении: он хотел вернуться на плантацию Беллов.

Так Тео навсегда отказался от солнечного света и получил взамен дары своего племени – и его великую жажду, которая неумолимо вела его к поместью Белла. Безлунной ночью он проскользнул в дом бывшего хозяина с огромной чёрной плетью в руках; странное возбуждение охватывало его. Встав над кроватью, в которой спал разжиревший старый Белл, он принялся поднимать и опускать кнут, поднимать и опускать – сильнее, чем мог бы это делать любой смертный, а затем остались лишь крики Белла, его вылезшие из орбит глаза и шум крови в голове Тео, становившийся всё громче, громче…

Потом вдруг всё заслонила красная пелена, и затем Тео вдруг осознал, что господский дом горит, а сам он стоит среди развалин того, что когда-то было бараками рабов. Трупы, – несколько принадлежали белым, но мёртвых чернокожих было куда больше, – лежали повсюду, их конечности были вывернуты, словно ветви сломанных штормовым ветром ив. Кое-кого из убитых Тео узнал – в том числе своего младшего брата и трёх сестёр. Тео рухнул на колени, но теперь он был мёртв и не мог рыдать. Убегая с плантации, он поклялся, что примет фамилию бывшего хозяина – чтобы постоянно помнить о том, что теперь он обладает властью надсмотрщика, но оковы раба всегда будут тяготить его безжизненное сердце.

В последующие годы и во время Гражданской войны Дон Серро занялся образованием своего потомка, обучая Тео Белла грамоте, истории и философии, равно как и сугубо вампирским познаниям. Тео оказался способным учеником – воплощением того воина-философа, которого как раз искал старый идеалист. Однако свои навыки он оттачивал при помощи вылазок по освобождению рабов и, позднее, нападений на армейские склады Конфедерации – всё это он совершал из лихорадочного желания стереть из памяти картину убийства собственной семьи.

После окончания войны сир и Дитя отправились в путешествие по Европе, и глазам птенца открылся целый полуночный мир. Со своей стороны, Князьям и примогенам нравилась мысль о «покровительстве» «цветному потомству Серро» – в те времена лишь немногие вампиры Камарильи, принимавшие активное участие в её политике, были чернокожими, и никто среди них не происходил из американских рабов. Белл стал своего рода знаменитостью. Одержимые престижем гарпии наперебой приглашали неразговорчивого Бруха на званые вечера, а кое-кто даже пытался втянуть его в неестественные интимные связи («а это правда – ну, то, что говорят о негритянском витэ?»). В свою очередь, Тео вскоре преисполнился отвращения к декадансу и распутству европейских Элизиумов (всё это слишком уж напоминало ему разгульные вечеринки плантатора Белла), но жадно впитывал культуру и обычаи местных смертных. Его отношения с Серро стали тесными, как между отцом и сыном, и когда положение Серро внутри секты повысилось, Белл неохотно принял на себя тяжкие обязанности – ради блага своего сира.

Для Сородичей XX век оказался столетием потрясений – ничуть не меньше, чем для скота. Вернувшись в Америку, Белл опечаленно наблюдал провал Реконструкции[1], хотя прижизненные устремления постепенно теряли для него свою важность. В Гарлеме в Век Джаза Тео обнаружил, что оказался вместе со своими смертными родичами в самом центре активности Шабаша. К тому же он предпринимал частые вылазки на Юг, где делал всё, что мог (немногое), чтобы помешать исполнению «законов Джима Кроу». В 1950-х Внутренний Круг, увидев в Белле удобную пешку, которая могла бы проникнуть в круги общественных деятелей и нанести удар анархам на их же территории, назначил Дона Серро юстициарием, зная, что Тео получит звание архонта. Белл прекрасно знал о политических тонкостях, стоявших за этим назначением, и был ими недоволен, поскольку испытывал немалое сочувствие к анархам. Но личные взгляды не помешали ему выполнять свои обязанности в соответствии с буквой закона, и к 1990-м он стал самым уважаемым и внушающим наибольший страх архонтом Соединённых Штатов. Его репутация была столь солидной, что новый юстициарий Ярослав Пащек сохранил Тео Белла в должности – невзирая на то, что эти два Сородича презирали друг друга.

В нынешние ночи Тео Белл может оказаться краеугольным камнем осаждённой Камарильи. Он путешествовал куда больше других Сородичей; даже оборотни не представляют для него особой угрозы; он хорошо знает большинство городов Северной Америки и многие города Европы. За долгие годы Белл нашёл всех потомков своего смертного отца, каких только смог; он следит за своими родственниками издалека и порой вмешивается в события, чтобы им помочь. Таким образом, он поддерживает более тесный контакт с миром смертных, чем большинство Сородичей его возраста, и это помогает ему лучше исполнять обязанности.

После того, как Нью-Йорк был вырван из когтей Шабаша и стал доменом Камарильи, Тео появлялся в городе лишь изредка, для выполнения своей работы архонта, и даже эти краткие визиты причиняют ему дискомфорт. Он чувствует, что потенциал Нью-Йорка будет истрачен на неизбежные удары друг другу в спину и прочие общеизвестные приёмы «дипломатии» Сородичей. Посещая Нью-Йорк, он с тоской вспоминает само сражение за него, когда город представлялся отличной новой возможностью. Сейчас, пока кандидаты в Князья ведут торговлю услугами и заключают бессмысленные альянсы, Тео охотится за Шабашем, когда у него остаётся на это время. Вопреки собственному нежеланию он стал частью местной структуры власти. Если повезёт, из праха города восстанет молодой Князь-мечтатель. Впрочем, куда более вероятно, что Тео придётся оказывать помощь очередному тирану, одержимому манией величия. Что ж, надо подождать, пока Нью-Йорк не придёт в себя – тогда Тео сможет покинуть его, не опасаясь за его будущее.

Биография: Сородичи не зря предпочитают не давать Становление слишком юным кандидатам. Дети, ещё не повзрослевшие в качестве смертных, неизбежно будут испытывать трудности, столкнувшись с превратностями Становления. Тэйшон Кёрнс – тому доказательство.

Вскоре после прибытия в Нью-Йорк Марлена решила создать собственное Дитя: ведь теперь она была свободна от надзора своего сира и могла делать, что вздумается. Она жаждала создать себе имя и полагала, что сможет обзавестись своего рода слугой. Однажды вечером, бродя по улицам Бруклина, Марлена заметила мальчишку, бегущего в  магазин за покупками. В её воображении сразу нарисовалась романтическая картинка: послушный мальчик спешит в бакалейную лавку за продуктами для родителей, которые только что вернулись кто со смены, а кто с третьей по счёту подработки. Она решила, что такой преданный сын станет отличным птенцом.

На самом деле Тэйшон действительно бежал в магазин по поручению отца, но лишь потому, что его старику срочно потребовался ещё литр пива. Прежде чем мальчик понял, что происходит, Марлена схватила его в охапку, дала ему Становление в ближайшем переулке, и они вдвоём скрылись в ночи. Когда они проснулись следующим вечером, мозг Кёрнса был перегружен воспоминаниями о событиях прошлой ночи. Мальчик был смущён, он понимал: что-то совсем не так, как должно быть, но его сразу же начало неудержимо тянуть к Марлене. Она сказала, что отныне будет его госпожой, и если он станет верно служить ей, она отпустит его на свободу и позволит создать собственное Дитя.

С тех пор Тэйшон мало-помалу узнал больше о сообществе Сородичей и осознал, что заявление Марлены о «господстве» над ним было ложью. Но ему больше не к кому обратиться за помощью – друзья бы ему не поверили, а отец бы избил за то, что его так долго не было (уже несколько лет, уж точно), если, конечно, старик ещё жив. Тэйшон пока что позволяет Марлене отдавать ему приказы и исполняет её капризы, пытаясь отыскать в этом хоть какую-то светлую сторону. Но с каждой ночью запросы Марлены становятся всё сложнее, и ответственность начала до предела утомлять Кёрнса.

Биография: Примерно как католики тяготятся «грехами отцов», так и Сородичи уделяют существенное внимание происхождению и линиям крови. Сир Джезебель был архонтом. Её грандсир когда-то возглавлял котерию охотников на Люпинов, охранявшую границы Милуоки, а недавно сделался Князем этого города. Может показаться, что с таким наследием Джезебель была обречена на героические свершения – по крайней мере, их от неё ожидали.

Но тут Хавьер прокрутил свой хитрый трюк, уведя с собой идеализировавших его последователей-Странников. Джезебель и её предки-Сородичи могли лишь качать головой, осуждая то лицемерие, против которого столь яростно выступал Хавьер, и в конце концов сдались. Возможно, у них были связаны руки; никто об этом уже не узнает.

Исход Гангрелов из Камарильи навлёк на тех немногих представителей клана, которые сохранили верность секте, множество подозрений. Должность архонта подтверждала преданность сира Джезебель, титул Князя её грандсира также гарантировал его лояльность – но самой Джезебель ещё предстояло показать себя. Она уже около века была Сородичем и стала служительницей по возрасту, если не по повадкам. Сир ожидал от неё подвигов, и Джезебель стремилась проявить доблесть в каком-нибудь конфликте, пройти какое-то испытание, чтобы доказать свою преданность Камарилье и её правому делу.

Поэтому когда слухи о походе на Нью-Йорк достигли ушей Джезебель, она испытала почти что облегчение. Прежде она состояла в котерии своего сира, но теперь ей представился шанс выйти из его тени. Возглавив небольшую, но яростную стаю Сородичей-штурмовиков, Джезебель разорвала глотки большему числу шабашитов, чем многие Сородичи вообще увидели за всё время битвы. Она оказалась полезной в нескольких стратегических ходах Тео Белла, заманивая стаи Шабаша в засады или атакуя их с тыла, пока они преследовали предпринявших ложное отступление Сородичей. Джезебель принимала участие в атаке на Шабаш в Бронксе и в финальной схватке в логове Полоньи. Покрытая кровью и увенчанная славой, она была уверена, что её имя трепещет на губах каждого старейшины, которому она послужила в те ночи.

К сожалению, мало кто из этих старейшин остался в Нью-Йорке. Все Сородичи, знавшие о её подвигах, вернулись в свои домены, – не считая горстки неонатов, отнюдь не желавших, чтобы какую-то гангрельскую «героиню» восхваляли громче их самих. Хотя немногие важные персоны признают её заслуги, включая Тео Белла и (хочется верить) Эйслинг Старбридж, на общую картину это влияет незначительно – никто из тех Сородичей, которые помнят о Джезебель, не испытывает особого интереса к нынешней городской политике. Даже Калеброс, восславивший её имя на конклаве после сражения, отрёкся от власти.

В результате доблесть и самоотверженность Джезебель остались лишь незначительным примечанием к истории Сородичей Нью-Йорка. Лишь немногие знают о её подвигах; даже если она напомнит о них, никто не подтвердит её слова – и её сочтут очередной хвастуньей, пытающейся при помощи лжи добиться высокого положения.

Джезебель, разозлённая таким поворотом событий, удалилась в своё убежище и дала Становление нескольким Детям в надежде найти в них новую опору. Она не утратила веры в Камарилью – только в камарильцев. Впрочем, она полагается на свой опыт и рассчитывает, что скоро перед ней откроются новые перспективы. В конце концов, городу нужен Князь, – Джезебель не хочет забирать этот титул себе, но знает, что Князь силён ровно настолько, насколько его уважают… а она может гарантировать глубочайшее уважение, если ей позволят прибегнуть к собственным методам.

Биография: Самый влиятельный Носферату Нового Света за последние полвека, – с момента исчезновения своего сира, – Калеброс удивительно малоизвестен среди соклановцев, и его это устраивает. Он поддерживает порядок в своём лабиринте под Манхэттеном, а заодно координирует планы и обменивается информацией с собратьями из Америки и некоторых стран Европы. С тех пор как он неохотно принял обязанности временного (теперь уже бывшего) Князя Нью-Йорка, Калеброс плохо спит днём.

Калеброс мало что помнит из своей смертной жизни. Носферату похитили его ещё ребёнком и долго держали в изоляции, прежде чем дать ему Становление. С его точки зрения, он всегда был Носферату, и неопределённость воспоминаний о смертных днях уберегает его от погружения в экзистенциальный ангст. Он существует, как типичный Сородич, и его усилия были вознаграждены – его статус планомерно повышался и среди соклановцев, и среди Проклятых в целом.

На посту временного Князя Нью-Йорка Калеброс занимался тем, что считал необходимым – выступал в качестве предводителя Сородичей города на случай осады в военное время. Он не питает иллюзий по этому поводу и понимает, что получил титул только с той целью, чтобы сплотить Камарилью и выступить в качестве мишени, отвлекающей на себя внимание Шабаша. Кое-кто может счесть такой молниеносный взлёт неслыханным прецедентом среди Сородичей, но Калеброс и его собратья-Носферату осознают истинную суть дела. Носферату советовались с архонтами и юстициариями, встречались с котериями будущих героев секты, координировали планы вместе с Тремерами и Вентру, действовали в качестве посредников в связях с Джованни и Последователями Сета, которые также называют Нью-Йорк своим домом.

Поэтому их крайне расстроило отречение Калеброса от власти над доменом. Он никогда по-настоящему и не желал её. Калеброс чувствовал себя заброшенным в Нью-Йорк по воле старейшин Камарильи, которым понадобился Князь, достаточно слабый, чтобы согласиться претворить в жизнь их тактические планы, но при этом достаточно уверенный в себе, чтобы создать впечатление, будто власть секты в городе крепка (и стать объектом ненависти для Шабаша, отвлекая его внимание от истинных предводителей сражения, отсиживающихся за кулисами).

Калеброс всё это время давал понять, что его правление будет кратким, но его отречение привело к расколу среди городских Носферату. Некоторые представители клана понимают его позицию и согласны с его решением покинуть пост Князя. Другие, более радикально настроенные, обвиняют в его отречении Камарилью, утверждая, что она выставила Калеброса дураком (а сам он позволил ей это сделать). Эти радикалы планируют сделать претендентом на власть в домене другого Носферату, используя короткое правление своего соклановца в качестве аргумента в пользу будущего кандидата.

Естественно, Калеброса всё это уже утомило. Он продолжает играть по тем правилам, которые ему навязали, и общается с разными Сородичами, которые могут стать примогенами после того, как в домене появится достойный Князь, но с нетерпением ждёт той ночи, когда сможет оставить весь этот политический балаган и вернуться в своё логово под городом. По мнению Калеброса, титул Князя для него всегда будет второстепенен – по крайней мере, до тех пор, пока дело касается клана Носферату. Во время своего правления он обнаружил в Нью-Йорке следы существа, которое, как он верит, является Никтуку – одним из легендарных слуг Патриарха Носферату, преследующим отвратительное потомство Старца. Нечто угрожает всему клану, и Калеброс всерьёз озабочен тем, что кое-кто готов поставить собственное выживание под угрозу ради сиюминутных политических игр.

Калеброс сохраняет значительное влияние среди Сородичей Нью-Йорка. Многие воспринимают его как защитника Камарильи, – даже те, кто испытывает некоторое недовольство сектой. Большинство разбирающихся в городских делах Не-мёртвых верят, что ни один Князь не сможет получить домен, не заручившись поддержкой Калеброса – если тот сочтёт кандидата нежелательным, то одним лишь словом сумеет обратить против него большую часть местных Сородичей. Хоть Калеброс и хранит молчание по этому поводу, теоретически это верно. Ради блага домена он поможет даже тому претенденту, который не будет нравиться ему лично, и не станет поддерживать Князя, который, с его точки зрения, не собирается заботиться о нуждах города. Это не означает, что Калеброс наивен или глуп – он достаточно опытен в политике Сородичей и Джихаде старейшин, чтобы понимать: никто не станет претендовать на какой-либо пост из чистого альтруизма. Он хорошо знает особенности природы Каинитов, но отказывается принимать меньшее из многих зол.

Биография: Близняшка получила Становление в Шабаше и должна была стать обычным пушечным мясом, но выделилась из общей массы благодаря таланту тактика. Используя Дисциплину Затемнение, Близняшка могла подкрадываться к своим будущим жертвам и затем внезапно возникать перед ними, отвлекая их внимание, пока остальные члены её стаи накидывались на несчастных сзади. Ей не потребовалось много времени, чтобы стать «истинной шабашиткой», но столь же скоро она начала чувствовать усталость от эгоистической и грубой философии секты.

Поэтому когда началась битва за Нью-Йорк, Близняшка одной из первых дезертировала из Шабаша и переметнулась на сторону Камарильи. Используя свою испытанную тактику, она обеспечила не одному шабашиту Окончательную Смерть в руках бойцов Камарильи.

За то время, что она провела в Нью-Йорке, Близняшке приходилось иметь дело с Жераром Рафеном, и когда пыль, поднятая в ходе сражения между сектами, улеглась, она поняла, что сочувствует его новым целям. Как раз в то время, когда ей начало казаться, что она сделала неправильный выбор, – Камарилья выглядела столь же мелочной и алчной, как Шабаш, – Рафен указал ей путь и помог осознать, что есть вещи, которые намного сильнее сближают Сородичей, чем принадлежность к сектам.

Близняшка не восторгается Рафеном, но искренне верит в него и в дело, сплотившее заговорщиков-Носферату. Она вызвалась быть глазами и ушами группы, используя свои умения, чтобы скрываться от взглядов – и становиться теми самыми «ушами», которые, согласно поговорке, есть у стен, когда ей удаётся выяснить, куда направляются другие Сородичи, и прибыть на место назначения раньше них.

Сложные отношения Близняшки с сектами отчасти проявляются в том, что она отказывается охотиться на тех шабашитов, которые всё ещё скрываются в Нью-Йорке. Она считает, что это не её проблема, к тому же во время битвы за город она уже себя проявила. Она не чувствует никакой лояльности к Шабашу и не стыдится того, что предала его ради Камарильи, но такая работа ей не по нраву. Эта позиция беспокоит Рафена, и он втайне сомневается в верности Близняшки. Она в значительной степени ответственна за интриги заговорщиков против некоторых кандидатов в Князья, и если Близняшка действительно так своекорыстна, как представляется Рафену, он попытается найти ей замену – или хотя бы подыскать ей подходящего напарника, чтобы, как минимум, получить нужную информацию, если она вновь решит сменить сторону.

Биография: Эйслинг родилась в северной части Нью-Йорка в 1890 году; её отец был банкиром. Мать Эйслинг умерла, когда девочке было всего два года, и отец предпочёл позволить дочери шалить напропалую вместе с братьями и не стал продолжать робкие попытки своей покойной жены как-то воспитать её. Оказавшись на долгое время предоставленной самой себе, Эйслинг увлеклась мистикой (ведь её с младых ногтей растили в традициях католической веры) и изучала всё, что считала нужным, лишь бы узнать побольше. Она самостоятельно выучила латынь и греческий, чтобы читать книги по оккультизму из церковной библиотеки, которые по её просьбе приносил домой старший брат. Она не только читала, но также участвовала в спиритических сеансах и переписывалась со многими оккультистами, многие из которых не догадывались, что общаются с девочкой-подростком. Когда до родственников её матери дошли слухи о том, что Эйслинг приняла приглашение в какое-то «Общество Просветлённых», – или что-то ещё в том же духе, – они возмутились и хором приказали девушке закончить школу. Но вместо этого Эйслинг воспользовалась деньгами из своего трастового фонда и покинула викторианскую Америку ради декадентствующего Лондона.

В Лондоне рубежа веков Эйслинг стала вхожа в оккультные круги, и её обширные познания привлекли внимание многих мистиков, включая Алистера Кроули. Её гениальность заметил и кое кто ещё – будущий сир Эйслинг, Люсьен де Мопассан, встретился с ней в спиритическом клубе, и между ними возникли тесные доверительные отношения. В 1910 году Кроули, которого, возможно, раздражало, что девушка, которая была настолько младше него, но при этом настолько лучше разбиралась в герметических премудростях и привлекала намного больше внимания своей учёностью, потребовал, чтобы Эйслинг стала его новой Багряной Женой. По сути, он хотел, чтобы она согласилась с ним переспать против своей воли. Люсьен, уже рассматривавший Эйслинг в качестве потенциального Дитя, увёз её из Лондона, прочь от Кроули; вдвоём они отправились в путешествие по Европе и Ближнему Востоку, в ходе которого Мопассан втайне проверял, пригодна ли девушка к Становлению в клане Тремер. Удовлетворившись тем, что увидел, он привёз её в Вену – чтобы Становить и представить соклановцам.

В течение следующих трёх десятилетий Дитя и сир работали свободными агентами, помогая капеллам обмениваться сообщениями, основывать библиотеки и проводя расследования по поручениям Совета Семи. Вторая мировая надолго разделила их – Эйслинг в это время следила за порядком в капеллах Нюрнберга, Варшавы, Кракова и Дрездена. Её высокопоставленные друзья часто не понимали, что с ней делать: она не одобряла ту поддержку, которую Тремеры оказывали нацистскому режиму, и это было невыносимо для них, но в то же время она безукоризненно выполнила миссию по сохранению сокровищ капелл, расположенных в зоне военных действий, во время авианалётов Союзников.

В 1948 году её сир и давний соратник внезапно пропал, выполняя задание, предположительно порученное ему Советом Семи. Если верить некоторым слухам, ходящим на вершине Пирамиды, сама Мирлинда направила талантливую неонатку в Америку, надеясь, что это несколько развеет её печаль. Комментарии Эйслинг относительно слушаний по делу МакКарти и «Эры Водолея» известны как ключевые исследования того времени как внутри клана, так и вне его. Она уверена, что узнает или услышит о гибели своего сира, однако даже сейчас продолжает искать хоть какую-то информацию о нём.

Последним городом, в котором задержалась Эйслинг, была Атланта, где она служила помощницей регента, пока её внезапно не вызвали в Нью-Йорк. Её назначили на ту должность, которую она занимает ныне, после того, как кто то развеял прах её предшественника над Шипсхед-Бэй. Благодаря своей репутации и со всеобщего согласия Эйслинг была возведена в регенты в ноябре 1996 года.

Вследствие ряда причин Эйслинг превосходно приспособлена к работе в Нью-Йорке. Время, проведённое ею в Восточной Европе, хорошее знание венгерского и обширные познания во всём, что касается Цимисхов, делают её отличным оружием против Извергов. В годы Второй мировой Эйслинг доказала, что обладает находчивостью и знает, как позаботиться о себе в военное время. Она достаточно молода, чтобы высшие эшелоны могли ею пожертвовать, и достаточно стара, чтобы к её рангу и опыту относились всерьёз. В отличие от большинства своих современников, она не презирает Шабаш бездумно – у неё свои счёты к этой секте, и она точно знает, за какие преступления мстит ей. Она согласна со старой пословицей, согласно которой тот, кто ненавидит своих врагов без причины, сам становится похожим на них, и тщательно следит за тем, чтобы не вести себя подобным образом.

Недавно кое-кто из вышестоящих стал поглядывать на Старбридж с подозрением. Она один из самых популярных и быстро набирающих силу регентов, и у неё много высокопоставленных друзей внутри и вне клана. Она без особых раздумий заключает соглашения с другими Сородичами, пренебрегая традиционной для Тремеров замкнутостью. Эйслинг внесла личный вклад в битву за Нью-Йорк – благодаря тауматургической поддержке физических атак других кланов были совершены несколько важных убийств и захватов в плен. Более того, ей удалось всё это время избегать полных Уз крови с Советом Семи, и кое-кто опасается, что длительная работа в качестве свободного агента серьёзно ослабила ту связь с кланом, которая возникла после её Становления.

Так или иначе, кое-кто из тех, кто неодобрительно смотрит на успехи Старбридж, принадлежат к высшим слоям среди Тремеров. По мнению некоторых представителей «старой гвардии», Эйслинг – использованный инструмент, и её нежелание претендовать на титул Князя тому свидетельство. Хотя у Тремеров есть ещё один сильный кандидат, сам факт того, что Эйслинг пренебрегает самым лакомым куском, вызывает у некоторых старейшин беспокойство. Другие считают, что её готовность к сотрудничеству с другими кланами говорит о равнодушии к делу Тремеров. Одно лишь известно точно: в грядущие ночи верность Эйслинг родному клану будет проверяться на прочность – как при помощи интриг внутри Капеллы Пяти Районов, так и с использованием постороннего влияния; Тремеры могут показать всем пример того, что может случиться с чересчур самостоятельным регентом.

Биография: если бы не Становление в клане Тремер, судьба Эфраима Уэйнрайта могла бы стать столь же незавидной, как и участь других карликов, родившихся в Англии XIX века. Он мог бы просить подаяния на улице или выступать в кочевом цирке уродов. Но заезжий вельможа-Тремер из Ирландии ощутил несвойственное ему сочувствие к карлику и сделал его своим гулем. Отношения гуля и домитора переросли в некое извращённое послушничество – многие знакомые Лайла издевались над его «домашним гомункулом», а сам он поручал Эфраиму самую грязную работу.

Приученный к житейским тяготам Эфраим понял, что суровость, которую к нему проявляли, на самом деле была его дорогой к лучшей жизни. Продемонстрировав способности к некоторым особенно ценимым Лайлом отраслям оккультных наук, он получил Становление. Тауматургические задатки послужили ему спасением: из уродливого раба он превратился в многообещающего протеже.

Вскоре Эфраим завершил своё ученичество, вернулся в Англию и устроил убежище в Лондоне. Там он приобрёл поместье, в котором продолжил изучать кровавую магию. Спустя некоторое время знания, полученные в ходе кабинетных исследований, вдохновили его отправиться за рубеж. В нынешние ночи он пользуется репутацией опытного путешественника, посетившего шесть континентов и планирующего посетить седьмой.

Эфраим Уэйнрайт – образец учёного, он постоянно стремится к новым открытиям или ставит под сомнение очередной мистический постулат. Он везде видит знамения и предсказания, которые тщательно записывает в чёрный блокнот. Его последняя работа, «Песни в канун Геенны», вызвала негодование как Камарильи в целом, так и ортодоксальных старейшин клана Тремер, которые сочли её провокационной и апокалипсической. Несмотря на это, познания Уэйнрайта в герметизме почти феноменальны. Практически сразу после переноса его капеллы в Соединённые Штаты он был возведён в высший круг таинств. Когда из Вены регенту Уэйнрайту пришло письмо с предложением возглавить новую престижную капеллу в Нью-Йорке, он согласился.

Приняв приглашение, регент Уэйнрайт возглавил Кенилворт, самый крупный оплот тремерской науки в составе Капеллы Пяти Районов. Однако всё не так гармонично, как могло бы показаться. В результате политических разногласий двое Сородичей, к которым Уэйнрайт не питает особого уважения, – Эйслинг Старбридж и Эугенио Эстевес, – формально оказались выше рангом, чем он сам. Действительно, Уэйнрайт вынужден отчитываться перед Старбридж, поскольку она верховный регент, а общее мнение клана Тремер озвучивает этот сибаритствующий мерзавец Эстевес. Даже внутри его собственной капеллы симпатии подопечных Эфраима к другим Тремерам угрожают разрушить хвалёное единство клана. Молодняк изучает «техномантию» и прочие извращённые формы колдовства, а кое-кто из младших регентов и продвинутых послушников открыто поддерживает либеральную политику Эстевеса и Старбридж.

Поэтому Уэйнрайт стремится выполнить задание, тайно порученное ему Веной. Он должен мало-помалу добиться падения Эйслинг Старбридж; в награду за это ему обещали верховное регентство в Капелле Пяти Районов. Эстевес Вену не волнует, однако Уэйнрайт считает, что если уж Старбридж нарушает моральный кодекс Тремеров, она могла сбить с праведного пути и других.