Рене сидела за небольшим письменным столом, напрягая зрение и мозги. Бархатный халат с золотой вышивкой на воротнике и манжетах окутывал стройное обнаженное тело женщины. Ее лицо было нахмуренным и сосредоточенным, волосы беспорядочным золотым потоком струились по спине и плечам.

Монсеньор, писать к Вам меня побудило лишь беспокойство о чести Вашей светлости. И, поверьте, столь дерзкий поступок объясняется лишь тем, что мне доподлинно стало известно о том несчастье, что угрожает Вашему Высочеству бесчестьем. Вы вправе усомниться в правдивости моих слов, но, если решите узнать больше, то Вас будут ждать в гостинице "Три короны" сегодня в полночь.

Шатонеф откинулась на спинку стула и отложила перо. Подпись она решила не ставить. В том, что Конде явится, бретонка не сомневалась. Теперь нужно было тщательно продумать то, что она собирается сказать принцу крови, ибо если ее доводы не будут для него убедительными, эта интрига может иметь плачевные последствия для нее самой.
"А как же Анжу? Что будет с ним?"
Эта мысль резанула сознание обиженной женщины. Резко выпрямившись, Рене схватила письмо и уже намеревалась разорвать его на части. Но что-то в груди кольнуло, заставив ее остановится.
"Я пыталась. Видит Бог, я пыталась его простить, понять! Но кто поймет меня?! Кто залечит рану, которую он так жестоко мне нанес?!"
Перед глазами графини сразу же возникла картинка из маскарада. Он искал не ее... Назвал чужим именем... Она стерпела, сжала свою гордыню в кулак и засунула подальше. И что? Ни облегчения, ни успокоения ей это не принесло. Ее предали, променяли. Гордый, взрывной темперамент Рене не мог с этим смириться, как ни старайся.

Рене де Рье

С удивлением для самого себя Конде научился жить католиком. Никогда он еще не понимал настолько отчетливо - от его бренных останков не было бы ровно никакой пользы. Умри он так, как хотел, как считал единственно правильным - с исповеданием веры на устах - он закончил бы свой земной путь. Но время еще не пришло. Столько еще нужно сделать. И он делал. Екатерина шипела, но покамест еще не наложила на него лапы.
Этим днем голова его была полностью занята множеством неразрешенных вопросов и дел. Принц как раз простился с несколькими верными людьми, которые собрались нынче в его доме, дабы обсудить последние изменения обстановки. В глубокой задумчивости он прошел в свой кабинет, дабы перечесть одно из интересующих его писем и еще раз поразмыслить над его содержанием. Однако с удивлением обнаружил на столе белеющий свиток - размером с указательный палец, аккуратно перевязан и никакой печати.
- От кого? - спросил молодой Бурбон своего управляющего, разворачивая послание и первым делом, еще даже не охватив взглядом содержимое, попытался отыскать подпись. Ее не было. Принц поднял вопрошающий взгляд от письма.
- Не могу знать, Ваша светлость.
- А кто может? Откуда на моем столе эта записка? Ладно, ступай.
Несколько строк, содержащихся в этом послании, заставили брови принца хмуро сомкнуться у переносицы. Честь? Кто-то знает о его чести больше, чем он сам? Что за черт. Аноним? Кто затеял с ним эти странные игры? Полночь, гостиница. Это настолько смахивало на ловушку, что казалось невероятно наивным согласиться на подобную авантюру. Такова была его первая мысль, когда он, ошарашенный, отложил записку в сторону. На второй минуте он задумался.

Генрих Конде

Нельзя было сказать, что Франция встречала свою будущую королеву гостеприимно. И пускай даже брак австрийской принцессы и французского короля был как нельзя кстати, собственно, как и любой католический брак, но погода упорно доказывала обратное.
  Порывы нордического ветра всё чаще и чаще проносились сквозь голые  устрашающие чудовища, так отдалённо напоминающие собой великолепные деревья, сдувая с них оставшиеся сухие, скрючившиеся листья, не оставляя и тени схожести с тем пышным зеленым покровом, что летом легко и изящно обрамлял собой поверхность земли. А на небо, и более того, было страшно смотреть. Такое серое, лишенное сейчас всякого очарования лазури, более всего похожего на исполинскую каменную глыбу, что заполняло собой всё пространство. И сквозь пелену, состоящую из пугающе-темных туч совсем не было видно солнца, более того, не было заметно даже редких снежинок, в причудливом танце осыпающихся на землю, они падали так легко, что порой их можно было запросто принять за дождь, мелкий и моросящий. Во всяком случае, от снега результат всё равно был дождевой; дорогу размыло. Уютная и крепкая карета всё равно не могла обеспечить принцессе и её сопровождающим должного комфорта, ибо все они на себе чувствовали каждую колдобину, каждую яму и камешек, вода из луж каскадом разлеталась от колес, норовя попасть и в неосторожно откинутую занавеску кареты.
Её высочество съежилась, её слегка знобило, но откинувшись на спинку экипажа, они лишь плотнее закуталась в меховую мантилью и плотнее прижала ноги друг другу, будь места чуть побольше она бы с удовольствием подогнула их под себя, но такого, увы, позволить себе не могла. Выглянув из окошка австриячка не смогла сдержать тяжелого вздоха - неужели это страна, где она теперь будет жить? Неужели больше не увидит родителей, братьев и сестер? Впрочем, ей давно пора было бы с этим смириться – у рожденных под счастливой звездой, с венцом на голове, никогда не было возможности жить иначе, как в интересах государства. Извечная сопровождающая Елизаветы, графиня д’Аранберг отвлекала дочь императора от невесёлых размышлений.
  - Благодарю Вас, мадам, - да, даже не до конца зная французский приходилось помаленьку привыкать к нравам, обычаям и обращениям французов, в том числе, - я бы не отказалась от теплой накидки, - скромно просила принцесса, она знала, что в дорожном сундуке в дорогу таких припасено было немало. Конечно, особенно прихотливой она никогда  не была, но понимала, что излишний героизм в этом случае только повредит, к тому же, чем черт не шутит, но заболеть на пути в новую жизнь было бы самым меньшим, чего хотела Елизавета Австрийская. – Нет ли поблизости места, где мы все могли бы провести ночь – близится вечер, похода всё ухудшается, а за день езды все утомились.
  Эти слова были произнесены со спокойным достоинством, а вызваны были больше беспокойством за сопровождающих, что несколько часов кряду терпят эту отвратительную качку и несносную погоду, нежели за себя, не хватало ещё, чтобы кто-нибудь заболел по её вине!

Елизавета Австрийская

Стоило только выйти на воздух, и в венах Анжу сразу же взыграла флорентийская кровь: снежной французской зиме он определенно предпочел бы мягкое тосканское солнце, которого никогда не видел, но впитал с молоком матери. Будучи наполовину итальянцем, Генрих не жаловал холод и морозы, но показывать, что тебе скучно, когда это на самом деле так – признак дурного тона. Так что герцог бодро последовал за остальными на прогулку, которая должна была остудить юные горячие головы, однако судя по поведению их недавно окольцованного монарха, свежий морозный воздух Вилле-Котре оказывал прямо противоположное действие.
«Бедный Шарль, - думал принц, с высокомерной улыбкой наблюдая за старшим братом, который носился как угорелый по двору замка, грозя разнести все вокруг, - видимо совсем отчаялся – стремится урвать любую возможность показать себя. Безумно рад шансу поиграть в снежки вместо того, чтобы трудиться над наследником. Неужели так скоро утомился от семейной жизни?»
Снег все продолжался. Крупные белые хлопья не вызывали у Генриха восторга, напоминая ему поминутно то пепел, то перхоть. Они попадали в глаза и вообще мешали, но вскоре принц научился не замечать этого явления и уже катал в руках мокрый снег.
- Превосходно, ваше величество. Устроим настоящую снежную бойню. Спешу сообщить новость, которая несомненно вас порадует: у нас уже есть павшие, - и он запустил снежком в Алансона.

Генрих де Валуа

- Вы выдаете желаемое за действительное, дорогой брат, и я вам это охотно докажу! - моментально отозвался Франсуа. Несомненно, младший принц не являлся средоточием всех возможных талантов и гением он не был, однако он всё же и упражнялся и в фехтовании и в стрельбе и во всём остальном, в чем следовало молодому дворянину, тем более его положения - так что у него хватило сноровки в последний момент пригнуться, так чтобы снежок скользнул по макушке.
Признаемся честно - сперва перспектива столь ребяческого развлечения мало его вдохновила. А сказать честнее - не вдохновила ни капли. Но сейчас... Сейчас при взгляде на Генриха его богатое воображение не на шутку разыгралось и он вдруг живо представил, как эту высокомерную физиономию украсил бы отличный фингал под глазом - этакий багровый, с фиолетовым отливом, освещающий всё кругом. Чтобы не скрыть никакой пудрой. Ох, он много дал бы за эту картину и получил бы такое удовлетворение! Если ему самому не удастся столь метко отправить снежок, может, у Гиза получится?.. Нет, синяк на физиономии Карла смотрелся бы ничуть не хуже. Но всё-таки прицельно запускать снежок в короля - как-то не комильфо, пусть даже Карл сам против того, чтобы с ним миндальничали. Это может быть чревато - так подсказывала Франсуа его осторожность. Мало ли, как изменится настроение Его Величества. А вот Генриха украсить сам Бог велел. Тем более, что он своей внешности уделяет несравнимо больше внимания, чем ныне правящий монарх, а значит, эффект будет несравнимо больше. И за лицезрение этого эффекта принц готов был даже пренебречь тем фактом, что Анжу имеет превосходную память и на такую шутку может отлично ответить.
Однако необходимо было не только атаковать, но и обороняться, в противном случае, перспектива заполучить украшение грозила уже противоположной стороне. Так что ответив на выпад дофина не слишком прицельным броском, Алансон вместе с кузеном лихо принялся за сооружение защитного вала.

Франсуа де Валуа

Рене невольно вздрогнула, когда рука Дафниса легла на ее бедро. Через тонкую ткань платья она ощущала его тепло и как пальцы юноши слегка сдавливают ее тело. Шатонеф медленно опустила глаза вниз, вопросительно изогнула бровь и, так же медленно, подняла их  на своего кавалера.
- Не гоните лошадей, юноша, - улыбаясь ответила Артемида, аккуратно убрав мужскую руку со своего бедра и положив ее ему на ногу, не забыв похлопать по ней.
На ее губах играла безмятежная улыбка, но вот в глазах появился стальной блеск. Она понимала, что этот молодой человек определенно из высшего общества, хорош собой, возможно даже смазлив, привык получать то, что ему хочется, не веря в реальность отказа. Дамы, скорее всего, сами вешаются ему на шею и готовы выдыхать его имя, как только он проходит рядом. Один такой уже однажды покорил ее строптивое сердце. Хватит! Больше она на это не купится. Рене де Рье привыкла к другому. Она привыкла, чтобы ее добивались, чтобы по ней сходили с ума, чтобы ЕЕ имя выдыхали, как только она оказывается рядом.
Была еще одна, не менее веская причина. Как? Как она объяснит этому пастушку, что буквально только что навсегда распрощалась с тем, кого все еще любит больше всего на свете? Рене не бросала слов на ветер, чувства не были для нее игрой, как привыкли здесь, при дворе. При всей своей стервозности, она была очень чувствительна и порой до безобразия романтична. Ее сердце все еще тосковало по нему. Да, пусть в танце она смогла забыться, даже увлечься, но от реальности не убежишь, не спрячешься. К сожалению, все, что касается любви и привязанности, воспринималось ею слишком серьезно. И потом,  она не хотела обманывать даже этого нежданно появившегося Дафниса. Как ни крути, а он был ей симпатичен и определенно не заслуживал того, чтобы она играла с ним, притворялась.
Да и настроение, признаться, сейчас было не то.
- Я и правда люблю природу, - делая вид, что ничего не произошло, продолжила Рене. Ее взгляд уже не сверлил Дафниса, а беспечно блуждал по саду. - Слышите, как чудно поют птицы? Слышите? Разве это не самая прекрасная музыка на свете?

Рене де Рье, мадемуазель де Шатонеф

Обед вышел не слишком длинным. Дядюшка, насколько видела юная Мари-Анж, отчаянно боролся со своим желанием поговорить и обрывал сам себя, понимая, что господа не могут долго задерживаться здесь. Но столичные гости так редко у них появлялись... А сама она слушала, что рассказывали нечаянные визитёры, с замиранием сердца. Мадонна, как они непохожи были на этих провинциальных увальней, которые величайшим счастьем в своей жизни почитают увидеть короля хотя бы издалека! Это придворные, для которых королевские церемонии - ежедневная скучная рутина... Они с юношества находятся в самом центре жизненного вулкана, живут сегодняшним днем и лично наблюдают отношения в ныне правящей королевской семье, а не равняются на никогда не существовавших Артуров да Тристанов или других дутых рыцарей! Кому вообще нужны эти романы, если они лишь дразнят воображение?!
О, как она хотела, чтобы ее заметили. Она же даст фору любой столичной кукле, она красива и умна, она легко схватывает... Изо всех сил пытаясь соответствовать парижским манерам, о которых ведать не ведала, она нарочито изящно брала пальцами очередной кусочек, она стреляла глазами с точностью, которой позавидовал бы опытный военный, и чуть опускала ресницы так, чтобы усилить впечатление от глубины этих самых глаз и их оттенка. Она вздыхала, чтобы выгоднее подчеркнуть грудь в корсете. Она даже пару раз нечаянно коснулась ножкой ноги Клермона и слегка разрумянилась, что несомненно красило девичьи нежные щеки. И кусала губы до крови от бессильной ярости, которая охватывала ее, когда она понимала - это всё есть с лихвой и у столичных красоток, и от осознания того, насколько жалки ее усилия. Не может быть, не может быть, - билось в висках - чтобы Судьба была так изощренно жестока! Не может быть!
Когда обед закончился, Мари-Анж смогла улучить минуту и остаться с Клермоном наедине. Это произошло в конюшне. Гости собрались уезжать в лагерь, а сеньор Флоримон всё показывал Дампьеру рыцарские доспехи своих славных предков. Бюсси оказался в конюшне один, считая свои долгом проверить состояние своего коня и его упряж. И мадемуазель де Монтескье просто не могла не воспользоваться этим и не скользнуть за ним следом в помещение замковых конюшен.
Прекрасно понимая, что ее нежный облик не воспламенил Клермона, а ее приданное может заставить его лишь презрительно рассмеяться, тем не менее красавица решила действовать.
- Месье, вы помолвлены? - спросила девица, волнуясь и ненавидя себя за это. Но время бежало неумолимо. Мари-Анж чувствовала себя Золушкой, чья карета стремительно становится тыквой, часы бьют полночь, но в отличии от сказочной героини принц и не думает влюбляться в нее. И юная баронесса решилась идти ва-банк.

Мари-Анж де Монтескье